Опасные земли

– Хороший город, – поведал Филипп. – Тихий, небольшой, и люди там тоже тихие. Это не буйный Гент! Представить Сен-Клер бунтующим я не в состоянии. Но, знаете ли, кто мог представить бунтующий Льеж в свое время? Все меняется, и не в лучшую сторону меняется. Однако в слухи о чуме я тоже не верю. Чума давно разнеслась бы по всему Эно, а то и дальше, храни нас Бог. Вестей же оттуда – никаких, что странно. И гонцы не возвращаются, что еще более странно. Вот и гость герцога – известный испанский доктор – уехал и пропал. Куда? Там же три дня ходу до столицы графства! Очень нехорошие симптомы, и тут еще война! Придется проверять! Так что вы будете очень кстати.

– Да-да, я слышал! Ваш покорный слуга как королевская гарантия королевской же честности.

– Почему бы и нет? В конце концов, вы кажетесь достойным человеком, и совместное путешествие будет нам не в тягость. Кроме того, когда дело разъяснится, вам оттуда прямая дорога на Шампань – считайте, что это такой небольшой крюк на пути к дому.

– А оно разъяснится? – сказал шотландец и пояснил: – Дело, о котором вы говорите?

– Вы же дали слово, что король к этому не причастен! Конечно, разъяснится! – ответил Филипп.

– Вот это и настораживает. В чуму мы оба не верим, и король не виноват… А гонцы не возвращаются, как и эта ваша испанская знаменитость. И нам предстоит ехать туда же.

– Со мной дюжина человек, да двадцать гвардейцев, да еще ваш меч! Мы разгоним любой сброд, что попытается встать на пути! – Филипп воинственно хватил по столу.

– Сброд. Если это будет сброд, тогда, наверное, да – разгоним.

– Вы что-то знаете? Чего-то опасаетесь?

– Я опасаюсь именно потому, что ничего не знаю.

Филипп хмыкнул. Ему стало немного стыдно от того, что он так распетушился перед этим осторожным в словах и, наверное, в делах человеком. Ведь ему явно не по себе – честный рыцарь, выполнял свой долг, а тут его хватают, обвиняют не пойми в чем! И приходится отвечать за возможные фокусы своего господина, если таковые имели место! Тогда как он даже не знает, где город такой, Сен-Клер! А тут еще он, Филипп, сперва разглядывал, как лошадь на торгу, потом принялся фанфаронствовать и строить из себя артурова паладина – хорош, нечего сказать!

Срочно требовалось сгладить неловкость, и де Лален постарался:

– Я тоже ничего не знаю, сир Жан, разрешите вас так называть?

– Разрешаю. Уже привык за два года во Франции.

– Благодарю. Раз мы оба ничего не знаем, остается вверить себя Божьему промыслу, ведь так?

– Что нам остается! – улыбнулся шотландец.

– Тогда через три дня у восточных ворот и забудем, что наши сюзерены враждуют?

– Через три дня у восточных ворот. Буду ждать вас поутру конно, людно и оружно. И к черту вражду наших господ!

Они скрепили договор рукопожатием.

А через три дня Брюгге провожал маленький отряд звоном колоколов, что звал горожан к заутрене, и только одно беспокоило Филиппа – то, что он ту заутреню пропускает. Ведь что может быть правильнее, чем принять причастие перед дорогой, даже если она обещает быть короткой и не обильной в тягостях?

Глава 10 Антиквар, инквизиторы, художник

К утру Ровный мог бы сказать: «Тот список я прочел до половины», но он не был склонен подражать старику Мандельштаму. Вместо этого он отложил рукопись и заковыристо выматерился, что, в общем-то, было ему несвойственно.

Рукопись обрывалась, страниц не хватало.

Вот такая катастрофа локального масштаба.

В папке, в самом ее начале, лежали письма, не письма даже – короткие депеши (явно черновики, предназначенные для писца), принадлежавшие руке Филиппа де Лалена, которую антиквар уже успел изучить. Да только толку-то с них?

О, да! Коммерческая ценность зашкаливала, без сомнений!

Был бы жив несчастный жадина и меркантильный сукин сын Артем Петухов, прыгал бы от радости выше головы. Но, увы, тело его лежало сейчас в холодильнике, абсолютно бесполезное и никому не нужное, кроме, наверное, судебного патологоанатома, которого Бог и государство наделили обязательной тягой ко всяким мерзостям. Ведь кто-то должен в них копаться!

Ровный тоже относился к породе сукиных детей, но сейчас ему нужны были не деньги. Он жаждал (именно так – жаждал) разгадки. Что было дальше? Этот вопрос был напрямую связан с его новым, ранее не знакомым состоянием, – антиквар боялся. Боялся так, как никогда раньше, он даже не знал, что такое бывает. Не парализующий страх перед несущейся электричкой, не опасение неизбежного конца в виде кирпича на голову или, чемпиона в тяжелом весе – рака.

Нет – это все знакомо каждому, а оттого – нормально, ну… практически.

Этот же новый ужас был именно ужасом – ощущением того, что стабильный мир дал трещину и в него ворвалось неведомое. То, чего не может быть. Но оно было, чувствовалось и пугало. Пугало самим своим постоянным присутствием: я здесь, парень, и тебе придется с этим как-то жить.

Как недавно, когда страх атаковал антиквара в ночной квартире. Тогда была концентрированная доза, но в ограниченном отрезке времени, теперь – именно то же ощущение, не такой интенсивности, зато постоянно.