Опасные земли

В таверне любили останавливаться все, кто любит вкусно пожрать, от души выпить и поваляться с нетрудными в любви девками. Число таковых не иссякало, а знающие люди говорили, что у Петрония всяких нужных сведений больше чем на брюггской Бирже. Туда постоянно захаживали купцы, а то и банкиры, рассчитывавшие вызнать что-либо полезное. Для темных личностей в таверне было аж три выхода – на тот случай, если приспичит удирать от городской стражи. На улицу Четок, черный ход во двор и на канал, где имелась собственная пристань, – прыгнул в лодку и поминай как звали.

Заведение встретило друзей издалека. Они не успели свернуть на улицу, когда услышали крики, треск и грохот.

– Во-о-от, – сказал Жерар. – Узнаю любимый кабак. Будто и не уезжал никуда!

Рыцари прибавили шаг, вскоре достигнув двери под скрипучей вывеской с красным конем.

Дверь распахнулась изнутри, на мостовую вылетел человек, а вслед за ним табуретка, достигнувшая его головы. Случился звонкий удар, но мужчина не упал, напротив, очень резво побежал, оглашая улицу воплями: «Убивают!»

В зале было дымно. Непричастные посетители жались к стенам, а причастные стояли вокруг перевернутого стола, за которым возвышался де Ламье. Судя по разбросанным по полу предметам, произошедшее было нетрудно восстановить – всему виной игра в кости. Ну и вино всему виной – это уж как водится.

Четверка парней явно хотела наказать Уго и даже начала претворять намерение в жизнь. Но до завершения спора было далеко, тем более что в споре наметилась тактическая пауза. В руках у парней сверкала сталь, а германец держал у плеча свой меч, и никто не торопился подойти поближе, чтобы выразить претензию в материальной форме.

Был германец без шляпы, а ну скуле наливался синяк, оппоненты тоже были слегка помятые, а если учесть человека на улице и табуретку, можно смело предположить: за железки компания схватилась только что. Уго был в меньшинстве, но тесаки парней явно проигрывали большому мечу, который вдруг показался слишком длинным и слишком острым.

Филипп и Жерар переглянулись и потянули оружие из ножен, когда тишину расколол хлопок и несерьезный какой-то, писклявый голос:

– Баста! Баста, я сказал!

И еще один хлопок ладонью о дерево.

Из-за стойки показался смуглый толстяк в серой рубахе и кожаном переднике.

Этого оказалось достаточно – все спрятали оружие, даже Уго.

– Петроний! Ты все видел, рассуди! – пробасил он.

– Да ты просто грязный жулик, чертово германское отродье! – вскинулся один из парней.

– С каких пор ты привечаешь жуликов?! – это второй.

Третий и четвертый ничего сказать не успели, потому что заговорил Петроний:

– Умейте проигрывать, молокососы. Если начали драку, доставайте сталь сразу или вообще не доставайте. А что до жулика… – итальянец помолчал, обведя собрание маленькими свинячьими глазками, – вы играли моими костями, кто-нибудь желает сказать, что у Петрония кости со свинцом?

Желающих отчего-то не сыскалось, хотя хозяин был безоружен, одинок, пузат, и вообще – в летах. Золотая молодежь с ворчанием расплатилась: с де Ламье – за проигрыш, с кабатчиком – за выпивку и битую посуду. Прибежавший слуга водрузил стол на четыре ноги и принялся вытирать его тряпкой. Молодежь очистила помещение самостоятельно, не прекращая метать молнии в Уго. Так как молнии были сугубо глазные (сиречь из глаз), германец плевать хотел, сделавшись веселым и пьяным (до того он был пьяный и злой).

– Привет старому товарищу! – сказал Жерар и плюхнулся на скамью рядом с Уго.

– С тебя выпивка, – не растерялся тот. – Что-то ты не спешил спасать старого товарища от юнцов этих, в конец охреневших.

– Привет, Уго! Привет, Петроний! – поздоровался Филипп и тоже сел. – Выпивка с меня, так как я теперь числюсь на герцогской службе и располагаю содержанием.

– Во как! Что-то я упустил этот важный момент! Эй, Петроний! Кувшин рейнского нам! И пожрать, мы голодны, как гвардеец, обслуживший в одиночку всех ротных шлюх! Или ротная шлюха, обслужившая всех гвардейцев? – Жерар заметно приободрился, сообразив, что платить не ему. – Кстати, о шлюхах…

– Даже не думай! Ни дэнье не получишь! – отрезал Филипп, а Петроний водрузил на скамью объемистый зад и добавил:

– Я тебе не «эй», а «господин содержатель таверны», – насчет еды и питья, однако, распорядился.

– Эх, Бургундия, куда ты катишься, если всякий кабатчик так распускает язык при благородных господах! – посетовал Жерар.

– Я, конечно, могу молчать, но тогда в долг и не проси, потому что в своем Брабанте ты, может, и благородный, а у меня тут все платят.

– Ты, Петроний, не будь таким серьезным! Это же шутка!

– Хороша шутка! Мне в родном заведении всякий молодняк будет рот затыкать! – пропищал итальянец.

– Да-а-а, молодняк… Что это за горячие ребятишечки? Раньше я их не встречал. Или встречал? – спросил Уго.

– Так! – Петроний неопределенно махнул рукой. – Подросли, понимаешь, на наши седые головы. Местные ребятишечки. Пьют, буянят, тогда как ни пить, ни буянить толком не научились. Молодежь пошла гнилая…