Опасные земли

Лагерь выглядел снаружи очень даже миленько, по крайней мере со стороны входа для персонала. Так, по первому впечатлению – обычный закрытый объект имперского подчинения, а вовсе не фабрика смерти. Имперское подчинение красовалось над воротами в виде орла, усевшегося на венок-и-солнце. Рядом стоял комендантский дом, два этажа с мансардой – белая штукатурка, железная крыша и флаг со все тем же символом солнца. За кирпичным забором высились ели, а перед входом – старая ива с облетевшими по зимнему времени листьями.

На КП доктора тщательно проверили и пустили в дом, где прямо за дверьми его встретил запыхавшийся, будто после быстрой ходьбы, человек лет тридцати трех – тридцати пяти.

Был он невысок – ниже Алариха, носил партикулярное платье, а лоб его в скором времени угрожал соединиться с затылком. Кажется, такие лбы отчего-то считают принадлежностью ученого люда.

– Здравствуйте, коллега! – человек радостно улыбнулся и раскрыл руки, словно для объятия, от которого, впрочем, удержался, просто пожав руку. – Очень, очень рад! Мне вас-то и не хватало! Позвольте представиться: Зигмунд Рашер.

Он кивнул, подражая каким-то прусским офицерам из синема, отчего его черные волосы колыхнулись и пришли в беспорядок.

– Роттенфюррер Аларих Швальм прибыл в ваше…

– Ах, оставьте. Я, конечно, ваш начальник и все такое, и звание у меня – гауптштурмфюрер, но, право, коллега, если мы будем звать друг друга «герр роттенфюрер» и «герр гауптштурмфюрер», на научную работу у нас времени не останется! Совсем! Я ж вас не на плацу маршировать пригласил… Зигмунд, я для вас Зигмунд, если, конечно, в неофициальной обстановке.

И он снова протянул руку.

– Ну, что же? Сперва заселим вас или вы голодны с дороги?

– Не голоден.

– Отменно. Тогда пойдем к вашему новому месту жительства, коллега!

– Я бы предпочел ознакомиться с фронтом работ…

– Пустое! Успеете еще ознакомиться.

Они вышли на другую сторону, направляясь к зданиям за линией елей.

– Вы, простите, не из брезгливых, коллега Аларих?… Имя-то у вас какое… эпическое!

Доктор Швальм не удержался – скривил рот.

– Зигмунд, я почти год провел на передовой. Думаю, что видел все, что только отпущено человеческому воображению.

– Это вы заблуждаетесь… – Рашер хитро прищурился. – Но я не об этом. Я о моральной стороне дела. Вы же, наверное, наслушались о нас всякого.

– Если честно, я о вас услышал ровно три дня назад. А о моральной стороне дела вообще думать не склонен. Все что на пользу – морально. Кроме того, я – ученый, мною движет сильнейшее любопытство.

– Настолько, что вы готовы ставить эксперименты над людьми? Смертельно опасные эксперименты. Многие наши пациенты погибают во имя нашего с вами любопытства.

– Зигмунд… – Швальм прижал руку, свободную от чемодана, к сердцу. – Это же война! От нашей дивизии за январь-февраль осталось семьсот человек! Из десяти тысяч! А уж сколько русских наколотили – не сосчитать! До либеральных ли соплей теперь, после такого?! Если вы… мы убьем еще десяток-другой, чтобы спасти тысячи, – считайте, что моя совесть спит или ушла в бессрочный отпуск. Тем более что пациенты – из числа врагов (в широком смысле), которые выпотрошили мою дивизию совсем недавно, да и теперь продолжают со всей страстью.

Рашер мелко потер ладони, демонстрируя одобрение.

– Отлично! Вижу, что я в вас не ошибся… А то, знаете ли, обмороков и нервных срывов уже насмотрелся. В вас сразу видно военного человека – не напугаешь!.. А вот мы и пришли. С новосельем!

Новоселье случилось в офицерской казарме – чистая, хоть и тесная комната, удобства общего пользования на этаже и кровать! Нормальная кровать с белым, хрустящим бельем! После ледяного ужаса под Ржевом это выглядело как генеральная репетиция рая. Ведь человеку, в сущности, так немного нужно!

Насчет рая, впрочем, доктор Швальм поторопился.

Разувериться в райской сущности этого места ему предстояло на следующий день. Ознакомительная прогулка по лагерю сильно поколебала его уверенность в том, что он видел «все, что только отпущено человеческому воображению». Не все, не все видел доктор Швальм.

Хотя… лично для него – да – это был такой усеченный вариант «почти рая». Тепло. Уютно. Регулярная кормежка настоящей горячей пищей. Нормальный сон по восемь часов в день. Интересная научная работа, к которой он готовился всю сознательную жизнь, и это вместо десятка операций за смену среди холода и лютой грязи.

Интересная работа, кстати, оказалась прямым следствием его исследований в области реаниматологии. Месяц длился «условно испытательный срок», как окрестил это время доктор Рашер.

Поначалу было жутко.

Не каждый день доводится ученому-медику топить живых людей в ледяной воде, когда они орут так, что приходится вставлять беруши.

– Берушами не пренебрегайте! Можно заработать известные проблемы со слухом. Акустика в помещении выше всяких похвал, так что… – предупредил его ассистент Франц Ледваль перед первым опытом в лагерной практике Алариха.

Потом доктор Швальм пациентов реанимировал, тщательно фиксируя результаты воздействия гипотермии на организм с учетом его «оживленческой» специфики.