– О-о-о, ваша милость… Я, как вот господин подметил, не дурак и человек деловой. Поэтому не вникал в ту ересь, что несут местные. Знаю только, что туда никто не ездит уже с месяц. Вот только странно, что и оттуда никто не ездит – вот это да, это я никак объяснить не могу. Как будто вымер город! У меня в Шиме свояк, верно говорит: уж месяц оттуда ни человека, ни весточки. Только я деловой, а это дело ну совершенно точно не мое. Уж извиняйте, что не помог, – пространно ответил купец, залпом осушив бокал.
Пришлось пожелать торговцу доброго пути и самим отправиться в дорогу. Когда телеги сворачивались с привала, ведомые возницами, негоциант снова подъехал к Филиппу.
– Вы, ваша милость, того… я бы на вашем месте искал укрытие. Оттуда идет гроза, и сильная, – он указал рукой на восток. – Чуете, как парит? Нам-то все равно, через милю будет постоялый двор, а если вам вперед поспешать, то поспешайте быстрее, потому как едете вы аккурат на грозу.
– А нет ли в той стороне жилья? – спросил Жерар, который, с одной стороны, был рад расстаться с доспехами, а с другой – отчаянно не желал трястись в седле под дождем.
– Жилья нету, зато есть заброшенная мельница, – сказал купец. – За леском, наверное, в полумиле, а может, меньше. Амбар при ней худоват, но все лучше, чем под открытым небом!
С караваном расстались слегка за полдень и поскакали дальше. Перспектива вымокнуть не радовала никого, посему шли на рысях. Лесок, из-за которого вышел торговец со своими телегами, располагался на всхолмье, какая-никакая, а высота, что сильно скрывала горизонт. И не было на его видимой части и следа туч или иных грозовых примет.
За топотом копыт слышалось, как лучники спорят о том, будет ли гроза, а если будет – заденет ли отряд или суждено ей пройти мимо. Уго в это время подозвал слугу, который происходил из недалекого Берниссара, а значит, мог знать местность. Завязался разговор: правда ли есть такая мельница, поместится ли там личный состав, можно ли укрыть лошадей, не рухнет ли мельница им на головы – ведь заброшенная.
– Не, вашество, не рухнет. Ну, наверное. Старая-то она старая, но слажена крепко.
– Точно не рухнет? – спросил Уго.
– Не, вашество, не должна.
– Почему тогда забросили, раз так добро построена? – продолжал допытываться германец.
– Чтоб я знал, вашество! – слуга одернул лошадь, которая вознамерилась затеять ссору с конем де Ламье и уже косила глазом, заложив уши. – Но-о-о, проклятая! А ну, тихо мне! Прощения просим, вашество… там ведь как? Впереди речка Эско, и немаленькая. У мельницы – мостик. И вот его-то местные содержат в порядке, потому как переправа. А мельница у переправы – это ж святое дело, удобно и прибыльно.
Почему забросили – бог весть. Может, хозяин помер без наследников, а имущество теперь выморочное, может, еще что.
– Далеко делать крюк до этой вашей мельницы?
– А это, вашество, никакого крюка. Нам все одно в ту сторону сворачивать.
– Почему?
– Потому что бобры, чтоб им пропасть. Выше по течению бобриная заводь, деревьев нагрызли – ужас! Так по весне было сильное половодье, и все эти бревна понесло вниз. Так мост-то, что перед нами, сшибло. Так что, вашество, теперь у мельницы единственная человеческая переправа, если вы понимаете, о чем я, – просветил де Ламье слуга.
– Чего раньше молчал? – нахмурился немец.
– Так не спрашивали, чего, думаю, лезть? Все равно в ту сторону повернем, все сами увидите.
– А точно ближайший мост не починен стоит до сих пор – с весны времени-то уже сколько прошло?
– Точно, вашество. Я ж в мае на побывку к родне ездимши, так все видел. Сомневаюсь, чтоб до июня местные почесались – лентяи, вашество.
С тем, что вокруг все лентяи, Уго был совершенно согласен, поэтому услал слугу в тыл колонны, а сам бросился распоряжаться насчет «не пропустить отворотку» за лесом.
Поднявшись на всхолмье, друзья смогли рассмотреть горизонт во всей красе. Купец не соврал – обзор, вырвавшийся из-под лесного утеснения, стал нерадостен: небо вдали чернело и бурлило тучами, а зарницы полыхали на обе стороны по десятку за раз. И обещало то «вдали» в короткое время сделаться очень даже «вблизи».
– Я ж говорил… – один из лучников пихнул товарища в бедро.
– Говорил, говорил, какая теперь разница! – жандарм Лаленова знамени встревоженно перекрестился. – Валить надо, и быстро! Ишь как сверкает!
– А вот это очень правильная мысль, – постановил Филипп, слышавший разговор яснее ясного, потому как отряд остановился на гребне холма и копыта временно замолкли. – Уго, где там твой слуга? Пусть едет вперед и показывает дорогу, теперь бы нам пошевеливаться!
И кавалькада стала пошевеливаться.
Коней пустили сперва рысью, вскоре удлинив аллюр до галопа. Подковы принялись вышибать пыль из дороги, а обычные путевые пересуды разом сошли на нет – отряд мчался стрелой в молчании, рассекая пространство под голубой бездной навстречу тучам. Филипп только мучился мыслью: выйдет ли разместить всех коней в амбаре, а если нет – будет ли навес, да влезут ли люди в здание. Толпа все же набиралась немаленькая.