Опасные земли

Пока лаборант и санитар совершали обратную операцию перемещения, Дарья Михайловна, писавшая диссертацию про то, что можно сделать с человеческим телом на криминальном поприще, а значит, насмотревшаяся куда больше, чем отпущено среднему обывателю, почуяла, как холодеет. И дело было не в морозном климате прозекторской.

Слишком неправильным было то, что она увидела, в чем ее, без сомнений, поддержал бы антиквар. Стол украшала оторванная голова с ошметками жил и белеющим хребтом из шеи, причем положить ее пришлось на щеку – иначе она все время скатывалась. Впечатленный лаборант с грохотом доставал инструменты, руки его не желали слушаться, а доктор тихо ругался.

– Ладно, бес с ним! – постановил он наконец. – Пусть тело полежит на каталке, а мы сперва разберемся с верхней частью, мда-с… Иваныч, побудешь пока тут?

– Да чего, на, Робертыч, побуду, мне ж все равно, на, – пробасил санитар, маскируя матюги междометием «на».

– Доставайте перчатки, Дарья Михайловна!

Эксперты – юная и опытный, захлопали латексом, а после приступили к голове, в то время как Жора засел за постылые бланки, а Иваныч донес себя до стула у дверей и незамедлительно задремал. Голова ворочалась в пальцах доктора, клавиатура стрекотала под лаборантским натиском, компьютер жужжал, тело покоилось на каталке у прозекторского стола. В воздухе, пронзенном могучими хирургическими лампами, как и прежде, витали негуманоидные ароматы, слегка разбавленные умеренным водочным выхлопом изо рта Иваныча. Потолок топтала муха.

И все было нормально, как всегда.

– Результат первичного осмотра подтверждаю. Акт декапитации произведен методом скручивания и прямого разрыва тканей. Время смерти подтверждаю. В области скуловых дуг повреждения в виде гематом черного и темно-синего цвета, предположительно в форме большого пальца на правой скуле и четырех пальцев на левой. С большой долей вероятности переломы лицевых костей. Уточнить после вскрытия тканей. Скальп частично отделен от черепа, по линии от правого уха до затылочного отверстия. Волосяной покров несет множественные следы травматического удаления. Надрыв левой ноздри порядка пяти-шести миллиметров. Нижняя губа имеет сквозную рану, предположительно прокушена – уточнить путем сличения зубов покойной с формой раневого следа. Глазные щели… Дарья Михайловна, какого, простите, черта?

Последнюю, неуставную, фразу доктор адресовал рыжей ординаторше, которая вдруг резко отскочила от стола, заставив Семенова обернуться на движение.

– Ну? – требовательно спросил он, уставившись на Дарью.

Та лишь ткнула пальцем в синем латексе куда-то за спину доктора.

– Да что?! – рявкнул тот, прервав стрекот клавиатуры и санитарский сон.

Иваныч выпрямился на стуле, а лаборант Жора с кафельным скрежетом провез стул по полу, отодвигаясь от компьютера. Доктор Семенов, несмотря на вдохновляющее присутствие Даши, быстро утрачивал терпение, потому как не нравилось ему нарушение плавности в работе, да и вообще – что-то ему перестало нравиться.

Перед взором как будто метнулась тень, затмившая даже беспощадный свет ламп. Сердце дало сбой, пропустив удар.

«Какого ж лешего, а?! В отпуск мне надо», – пронеслось в докторской голове.

А тут еще ординатор, не хватало истерик, тыкает пальцем и мычит! Это, граждане, перебор!

– Глаза! – сумела в итоге побороть себя Дарья.

– Что глаза?!

– Открылись!

«Ну, блин, вот нельзя баб до профессии допускать, даже таких!» – решил доктор и выпрямился.

– Дарья Михайловна… – фокусов со зрением и сердцем больше не было, но в мозгу как будто засела тупая игла, а виски как тисками сдавило, но Семенов справился. – Вы что, рефлекторного сокращения мышц никогда не видели?!

«Это на вторые-то сутки?» – подумал он против воли и обернулся к столу.

Голова глядела на него, широко открыв глаза.

– Обычное сокращение мышц! Вот! Редко, но бывает! Достали из холодильника, тут тепло, плоть оттаивает и… – неизвестно, как долго доктор успокаивал бы себя, собственную подступающую мигрень и внезапно одуревшего ординатора, как вдруг замолчал.

Пришлось замолчать.

Потому что глаза не просто открылись. Они смотрели. Семенов мог поклясться, что зрачки внезапно сузились, словно среагировав на яркий свет.

В прозекторской раскатился парный грохот. Природа первой его половины была понятна – Иваныч вскочил, уронив стул. Насчет второй части были сомнения – кажется, за спиной опрокинулась каталка. Лаборант Жора как-то нелепо взмемекнул и принялся медленно вставать, а ножки стула издали еще один отвратительный скрип по кафелю.

Все трое пялились куда-то за спину доктору. Тот очень хотел посмотреть, что там такое, почему нормальные его коллеги, многие из которых испытаны годами анатомичек, все разом потеряли спокойствие и ведут себя как истеричные барышни. Очень хотелось, но его как заморозило. Он не мог не только повернуться, но и поднять руку.

И не мог до тех пор, пока сзади, вдоль его ног не легла тень, зыбкая, но вполне явственная – что-то закрыло медицинский осветительный прибор о трех лампах.