Доктор Семенов с тягучим усилием, словно воздух стал плотнее воды, развернулся на каблуках и тут же рухнул на задницу, пребольно ударившись о ножку секционного стола. И это было очень хорошо – резкая боль не позволила потерять сознание от невозможного, неописуемого ужаса.
Перед ним стояло, покачиваясь, нагое безголовое тело Татьяны Ивановны Римской. Голова на столе медленно развела челюсти, чтобы потом с клацаньем их захлопнуть. Тело подняло ногу и сделало шаг, а потом еще один.
Доктор закричал, закричал изо всех сил, силясь разорвать ощущение кошмара, окутавшее его.
Художник с необычной для славянского туземства фамилией шел по коридору, что устремился от света во тьму. Свет при входе в судебно-криминалистический морг сменял полумрак в глубине здания – не совсем тьма, только если в смысле онтологическом. Да и морг, строго говоря, был не морг, а Бюро судебно-криминалистической экспертизы, на территории которого помещалась и обязательная трупорезка вместе со всеми ее холодильными и расчленительными атрибутами. Вот туда-то и нацелил художник носы старомодных летних сандалий.
Если приглядеться внимательно, пенсионер был не вполне обычным.
С одной стороны, несомненный дед. Лет ему на вид… да поди разбери, сколько! Может, семьдесят? Однако, найдись кому поинтересоваться, можно было рассмотреть на левом запястье художника страшноватый шрам, явно осколочной природы, который, змеясь, убегал глубоко под рукав его парусинового пиджачка.
Осколок в руке мог накликать мысль по нынешним временам почти крамольную: не ветеран ли Великой Отечественной? Но это значит, хронометр его оттикал хорошенько за восемьдесят как минимум. Вот тут и крамола – двигался дедушка невероятно бодро и легко, а тросточку носил как будто лишь для солидности. А так подумать, почему обязательно та самая война? Ветеранский статус вместе с ранением легко было заработать в самом широком ассортименте – от Кореи до Афганистана, а то и африканской или вьетнамской экзотики.
Подумав об Афганистане, гипотетический наблюдатель мог бы и успокоиться, – солдаты той войны как раз вступают в подходящий возраст с белыми головами, но еще крепкими мускулами. Но странного бодрого пенсионера никто не разглядывал и приобретенными несовершенствами не интересовался – в тот летний день странностей хватало в самом Бюро, всем было не до постороннего дедушки.
Он щелкал тростью по кафельному полу, невозбранно продвигаясь вдоль дверей, каталок и многочисленных плакатов служебного назначения: чисто медицинских, по гражданской обороне, охране труда и технике безопасности; двигался он к повороту, за которым ждала лестница в полуподвал. Как раз оттуда пробочно вылетели три доктора или не доктора – словом, обладатели белых халатов. Они-то и организовали начальный этап нездоровой суеты, на которой заканчивалось участие художника в одной из прошлых глав.
– Семенов, не ори! – проорал один.
– Сам не ори! – крикнул другой, поддавая шагу, так что полы халата заполоскались в воздухе. – Что мы Василенкову говорить будем?!
– А вот это вопрос! – третий не кричал, но все равно говорил громко и заполошенно. – Не уехать бы в дурку!
Первый заныл сквозь зубы, словно мучаясь по стоматологической части:
– Пусть Василенков сам идет и разбирается, даром, что ли, доктор наук! – он вновь заныл, продолжив непонятно, как будто читал давнюю мантру. – М-м-м!!! Доктор он! Заслуженный! Отличник 300-летия Санкт-Петербурга! Заслуженный работник имени Бехтерева! А у меня ассистентка в обмороке и лаборанта надо откачивать!
– И меня! – поддакнул третий, догоняя рослого коллегу.
На этих словах троица поравнялась с художником, который вместо того, чтобы уступить дорогу, шагнул наперерез.
– Здравствуйте.
Люди в белых халатах с невыясненными должностями как на стену налетели.
– Ты кто? – невежливо сказал первый.
Художник вздохнул, скучным голосом повторив:
– Я дед покойного гражданина Петухова, – и внезапно резким хлестким рыком: – С телом моего внука проблемы?!
Первый не обратил никакого внимания на неожиданный аффект, раздраженно отпихнул помеху в сторону, закричав:
– Какого лешего посторонние?! Куда охрана, я не знаю! – и помчался дальше, точнее, сделал попытку.
Пока второй собирался сказать горюющему родственнику, что прием граждан происходит в другом крыле и надо бы уважаемому проследовать, как горюющий родственник перехватил трость под самый кончик, а рукоятью, как крюком, сцапал первого за плечо.
– Сто-ять!
– Что?!! – первый развернулся. – Да ты знаешь, мля, что тут проис…
– Предполагаю, – ответил дед и произнес не вполне понятную фразу: – У вас никого не ранили? Не поцарапали, не укусили?
Первый смог только захлопать ресницами – видно было, что дозу впечатлений одного дня ему уже не переварить. Он повел захваченным плечом, взмахнул рукой, отшибая трость.
– Ты, козел! Ты чего себе позволяешь?!
Трость описала полукруг, повинуясь чужой руке, чтобы вернуться с другой стороны, причем на этот раз в захвате крюка оказалась докторова шея. Старик с неожиданной силой притянул его к себе, изрядно пригнув, так как был доктор порядочно высок.