Опасные земли

– Что здесь происходит? – спросил пенсионер.

– Та-а-ам… – девушка вновь уткнулась лицом в ладони и зарыдала, а художник вынужден был обратить взор на лаборанта.

Впрочем, напрасно. Он не рыдал, но его связь с реальностью змеилась куда большими трещинами, чем у визави. Поняв, что ничего, кроме «ой, пипец, ой, пипец» от сильной половины не добиться, Понтекорво подошел к ординатору.

– Так, – повторил он, – полагаю, вы напуганы. Прошу сосредоточиться, я пришел помочь. Первое: вы точно не ранены? Порезы, царапины, ссадины? Если да, не было ли контакта с любыми жидкостями трупов?

– Не-е-ет! – рыжая голова замоталась из стороны в сторону отрицательно.

– Точно?

– Да-а-а! – она вытерла слезы рукавом. – Вы правда поможете?

– Постараюсь, – коротко сказал старик. – Второе: я верно понял, что один из ваших подопечных…

– Да! – выкрикнула девушка. – Она… только я не псих! Не псих! Она без головы! Ходит! И… я думаю…

Ординатор Даша вытянулась к собеседнику и зашептала глотая буквы, а рефреном ей вторил лаборантский «писец, просто писец».

– Я думаю, что второй, в холодильном помещении, – кивок в сторону стены, – тоже! Слышно плохо, но, кажется, там что-то стучит!

– Понятно. Теперь третье. Я спрашивал ваших коллег, но спрошу еще раз у вас: не было ли здесь посторонних? Или просто чего-то странного? Возможно, что-то показалось, что угодно? Или вы думаете, что показалось?

Девушка, всхлипнув, извлекла из кармана упаковку салфеток и принялась распаковывать ее дрожащими пальцами.

– Посторонние? Только вы. Я думаю. Нет! Я уверена! Никто не приходил, точно. А странное у нас по секционному залу бродит.

– Ох-х-х… – художник вздохнул и как-то осунулся, растеряв разом половину собственной бодрости, обернувшись на миг тем, кем он и был, – старым, очень усталым человеком. – Это очень плохо.

И тень легла на его лицо, спрятавшись в рубцах морщин.

– Плохо? – рыжая Даша прижала руки к груди, впившись алыми ногтями в салфеточный комок, в глазах вновь засверкали слезы.

– Очень, – кивнул художник. – Но, надеюсь, вас это не коснется.

– Не коснется?

– Обещать не могу, – старик отступил от стола, поклонился. – Сударыня, полагаю, дверь заперта. Мне нужна ваша помощь: откройте ее.

Даша-ординатор замотала головой.

– Нет, нет, нет, я туда не пойду. Нет, нет, нет, нельзя открывать, там, там, там… – казалось, что она вновь переключается на диалог с внутренним голосом, но гость это дело пресек.

Его речь вновь, как недавно в коридоре первого этажа, стала жесткой и хлесткой, как кнут.

– Отставить истерику! Я обещал помочь и помогу, но мне надо попасть внутрь. Для этого вы должны меня пустить, насколько я понимаю, без вашего пропуска дверь не откроется, – он указал рукой на электронный замок двери в прозекторскую.

Более не слушая возражений, старик снял шляпу и бросил ее на стол, высвободив длинные седые волосы, рассыпавшиеся по плечам. Потом он отчеканил пять шагов до двери.

– Сударыня, благоволите открыть замок.

Ординатор Дарья поразилась внезапной перемене во внешности старика. Без дурацкой сетчатой шляпы, ровесницы «Приключений Шурика» или первого человека в открытом космосе, он выглядел не старым, скорее древним. Как нечто навсегда исчезнувшее из нашего мира и теперь лишь отбрасывающее тень в виде музейных статуй, картин или грозных когда-то рыцарских лат.

Она встала, вышла из-за стола, сверкнув стройными икрами, подошла к двери, достала карточку-пропуск и поместила его в щель замка. Замок пропел свое ти-ли-ли, а железное чрево двери отозвалось клацаньем. Створка подвинулась. Дарья ухватилась за рукоять и с силой потянула на себя.

Художник перехватил трость левой рукой, и, когда из прозекторской на него исторгнулись мертвый свет хирургических ламп и облако недоброго запаха, правая рука легла на рукоять, а большой палец откинул невидимый фиксатор. Рыжая Дарья охнула, увидев, как обычная стариковская трость удлинилась, а потом разделилась надвое.

В левой руке художника Понтекорво лежала трость, лишенная крюковатого своего навершия. В правой сверкал клинок, показавшийся неопытной в таких делах девушке длиною не меньше метра.

Старик шагнул в секционное помещение.

Там было опрокинуто все, что можно опрокинуть, кроме секционного стола под трехламповым светильником. На столе лежала женская голова с жутко изорванной шеей. Нагое синюшное тело валялось рядом в россыпи битого стекла, происходившей из разнесенных вдребезги дверей шкафов с инструментами и выметенных оттуда колб.

Появление старика как будто спустило курок. Зрачки в слепых глазах вдруг тронулись, а голова принялась щелкать фарфоровыми зубами. Как будто желая окончательно порвать реальность, безголовое тело, уродуя ноги и руки в осколках, подобралось и встало. В посеченной коже торчали десятки стеклянных клиньев, как шипы на панцире какого-то моллюска.

Вдруг тело, неуклюже, но очень быстро переставляя ноги, побежало к старику, раскидывая хирургическую посуду, инструменты и вездесущее стекло.