Опасные земли

– Повторяю: в прозекторской есть раненые? Это важнее, чем вы можете себе представить, – его глаза впились в глаза первого. – Успокойтесь и отвечайте порядком: не пострадали ли ваши сотрудники или вы сами. Можно говорить.

Доктор замычал.

– Мэ-э-э… я цел, наши тоже, – и добавил, – были целы.

– Уже лучше, – ответил старик, обводя взглядом двух других людей в белом. – Посторонние, помимо меня, к вам сегодня не заходили? Если заходили, то кто именно?

– Нет! – уверенно выкрикнул третий, тот, что требовал, чтобы и его откачали, добавив уже не так уверенно: – Вроде бы…

– Точно, никого не было! – поддержал его второй.

– Не было, не было! – доктор попытался отрицательно замотать головой, что было не слишком удобно в плену клюки.

Старик внимательно осмотрел всех троих, потом словно принюхался.

– Видимо, и правда не было, – убрав трость в штатное пенсионное положение вдоль ноги, добавил: – А вот это очень плохо.

– Чего? – не понял первый, растиравший намятую клюкой шею.

– Ничего, – ответил художник, сделал разворот кругом и через плечо: – Известите Владимира Викторовича, как собирались, ему лучше быть в курсе дела. Весь этот отвратительный цирк может повториться. Ступайте.

Троица докторов порысила в направлении заведующего отделом судебно-медицинских экспертиз. Художник же нырнул в проем двери, что вела к лестнице, совершенно игнорируя лифт, хотя, казалось бы, возраст располагает к таким элементарным удобствам.

Немного прогулявшись по цокольному этажу, старик имел возможность наблюдать медицинскую суету. Сотрудники высовывались из кабинетов с настороженными ушами, кто-то куда-то бежал или быстро шел – было стойкое ощущение непорядка и множества лишних и совершенно бесполезных движений. На художника никто не обращал внимания.

И было понятно почему.

Конец коридора, куда стремился наш странный знакомый, исторгал разнообразные звуки. И были те звуки, выражаясь старорусски, прелестного свойства, то есть могли прельстить. За дверью, что вела в рабочее помещение патологоанатомов, кричали. А еще плакали женским голосом и, видимо, истерично ругались голосом мужским. Периодически что-то падало или иным способом приглушенно грохотало.

Фраппированные коллеги не спешили посмотреть, что же происходит за пределом дверей, а редкие храбрецы, решившиеся пересечь тот предел, пулей вылетали обратно в очень сжатый срок. Самое конструктивное, что носилось между беленых стен, можно свести к следующей сентенции:

– Чего там?

– Хрен его знает.

– Слабо сходить посмотреть?

– Сам сходи.

Все прочее относилось к вовсе неконструктивному.

Не диво, что до аккуратного старичка, пусть и незнакомого и явно постороннего, никому не было дела. Художник беспрепятственно достиг двери с табличкой «№ 15» поверх фанерной створки, которая была замаскирована под английский дуб. Зайдя внутрь, он обнаружил кабинет-предбанник. Напротив располагалась железная дверь с лампой в красном колпаке поверх нее, по левую руку стояли массивные шкафы и тумба с ящичками картотеки. Вдоль стены с дверью высились застекленные полки с папками и скоросшивателями. По правую руку у окна – три стола буквой «П».

Столы и были источником прелестных звуков – примерно двух третей их.

Очень красивая рыжая девушка, чья внешность просилась в журнал с полуголыми моделями или на жаркий южный пляж, а никак не в прихожую того света, рыдала, закусив ворот медицинского халатика, сидя за левым от входа столом. На нее кричал не слишком красивый молодой человек, сжавшийся на стуле противоположного рабочего места. Девушка отругивалась сквозь слезы. Спектр высказываемых мнений был так глубок, что в целом напоминал предвыборные дебаты.

На одну секунду канонаду звуков накрыл звучный кошачий мяв – когда художник открыл дверь, из помещения огромными прыжками эвакуировался кот, мастью напоминавший девушку, а комплекцией – ее стол.

– Даша! Даша! – закричал молодой человек. – Успокойся! Надо успокоиться!

Рыжая глянула на него, исторгла новый поток слез.

– Я спокойна!!!

– Тогда пойди и разберись с этим бардаком!!! – его палец ткнул в сторону стальной двери, из-за которой в этот момент громыхнуло падающими металлическими предметами.

– Почему я, ты же мужчина! Я туда не вернусь!

– Я мужчина-лаборант, а ты женщина-ординатор! – парировал молодой человек. – Оставь этот сексизм, иди разбираться!

– Я туда не вернусь! – взвизгнула женщина-ординатор, а мужчина-лаборант вторил ей почти матерной бранью.

– Что я, по-твоему, могу сделать?!

– Я не знаю, ты же диссертацию защищаешь в этом году! – лаборант на этот раз уже не почти, а вполне полновесно выматерился. – Я зато знаю, что, когда сюда придет Викторыч, нам всем звезда! А Семенов с Палычем и Арансоном уже за ним побежали!

– Так, – сказал Понтекорово, заняв геометрический центр помещения.

Раздалось удивительно громкое молчание, бывает такое, когда тишина раздается на фоне предыдущей безобразной какофонии. Даже красивая ординаторша перестала подвывать, так что стало слышно жужжание конденсатора в нутре неонового светильника под потолком. За дверью в прозекторскую кто-то уронил тазик.