Эржи откинулась назад, руки опустились на колени, и письмо, как оторвавшийся лист, с тихим шелестом упало на пол. Глаза ее были устремлены вдаль, словно она видела что-то за стенами и крышами домов.
— Доченька, — тихо окликнула ее мать и, повернувшись вполоборота, с беспокойством взглянула на Эржи. — Как было бы хорошо, если бы ты осталась дома. Ты такая усталая… и мне очень не хочется, чтобы…
— Нет, мама, — прервала ее дочь, — я не останусь дома… — Она встала, вошла в комнату.
Взяла лист бумаги. Неторопливо, ленивым движением отвинтила колпачок авторучки. Она уже не пыталась сдерживать слезы, но глаза ее были сухими. «Ласло меня любит. Даже если бы я уже принадлежала другому. Так может написать только тот, кто очень сильно любит. Я знаю, что думает об этом Ласло. Он всегда говорил, что ему не нужна девушка, которая принадлежала другому, он никогда не возьмет ее в жены. Если он, не считая меня невинной, все же не отвергает меня, значит, он очень, очень любит… Да, мне есть чему радоваться… И все же я не могу пойти к Ласло. Не могу быть с ним. Почему? Не знаю… Чувствую только, что не могу идти с ним… что никогда не буду сражаться по ту сторону баррикады».
Она начала писать. Слова сами ложились на бумагу — каждое уже давно было прочувствовано сердцем: