Оперативное вмешательство

«Дим, – мысленно сказал я Колдуну, – наложи на этого кадра Муки Совести и постепенно повышай интенсивность. Мне нужно, чтобы он перестал воспринимать происходящее как бесплатный цирк и отнесся ко всему серьезно».

«Нет у него совести в заметных количествах, – так же беззвучно ответил Дима, – а потому и каяться он не будет ни при каких обстоятельствах. Только себя он считает правым, а всех остальных воспринимает как досадную помеху своим блестящим планам».

«Христос, когда поднимался на Голгофу, сопереживал всему человечеству и ради его спасения шел на смерть, – так же мысленно сказала Кобра. – А это существо любит только себя, и все остальные для него не более чем пешки. Если бы этот персонаж не был нужен тебе для дела, то горел бы он сейчас у меня свечкой, ибо правильно сказал старлей Антонов – гнида, она и в двуногом облике гнида».

Весь этот беззвучный обмен мнениями занял не более доли секунды, при этом я чувствовал, что Бригитта Бергман, хоть и не высказала ни одной вербально оформленной мысли, относится с этого мгновения к господину Гапону как прозектор к лежащему на столе трупу. Даже Рутенберг воспринимается ей как живой, а этот – мертвяк мертвяком.

«В таком случае надо наложить на него заклинание стасиса, – послал я мысль Колдуну. – Разбираться будем уже у нас, в застенках государственной безопасности, а то как-то эта мизансцена затянулась…»

Хлоп! – и Гапон, не утративший скептически-раздраженного выражения на лице, вдруг окаменел, а аватар Небесного Отца, опустив крест, внимательно посмотрел на коленопреклоненную женщину.

– Встань, дочь моя, – сказал он с громыхающими нотками в голосе, – мне не за что тебя прощать. Грех твоей несчастной любви был совершен по неразумию, и настолько незначителен, что не виден с моих высот. Все последствия падут на твоего соблазнителя и сожителя, ты же для меня – лицо невинное и страдающее. Но возьми ребенка и приготовься – вы навсегда покинете этот мир…

– О Господи! – не поднимаясь колен, воскликнула сожительница Гапона. – Неужели ты хочешь забрать нас с Костичкой[9] прямо к себе на небо?

– Нет, – отрицательно покачал головой аватар, – Тридесятое царство, главная вотчина Артанского князя – это далеко не небо, хотя теперь оно гораздо ближе ко мне, чем любой другой мир. Там ты очистишься душой и телом, после чего начнешь новую жизнь. А сейчас поспеши, дорогая, ибо время твое здесь почти вышло.

Если Александра Уздалева пошла к нам в Тридесятое царство сама, только подхватив в одеяла ребенка, которому едва исполнился год, а Рутенберг переставлял ноги лишь при небольшом понукании Матильды с Профессором, то погруженного в стасис Гапона пришлось нести. Впрочем, это не составило большого труда. Вошла бойцовая остроухая, взвалила на плечо это чучело вместе со стулом, и под ойканье несчастной Шурочки поволокла его прочь. Следом за нашими недобровольными гостями квартиру Гапона покинули и остальные. Мы с Коброй уходили последними, задув керосиновую лампу и закрыв за собой портал. Все, никого тут больше нет, и полиция, если войдет в это место, будет премного удивлена. Впрочем, не в первый и не последний раз.

Шестьсот шестнадцатый день в мире Содома. Вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Терпения.

Бригитта Бергман, инициированный маг Истины.

Ну вот, теперь у меня целых два новых подследственных, и я, подобно Буриданову ослу, не знаю, с которого мне начать. Шутка. Обоих фигурантов посадили на табуреты в камере для допросов и наложили на них заклинание, которое парализовало их ниже шеи. Поворачивать голову и отвечать на вопросы они могли, а вот двигаться – нет. Кроме того Дима-Колдун наскоро научил меня заклинанию «колпак тишины». Этим колпаком по своему выбору я могла накрывать любого из допрашиваемых, чтобы тот не мог слышать моих вопросов, обращенных к другому подследственному и, соответственно, его ответов. Так очная ставка могла переходить в раздельный допрос, и обратно. Помещение разделял напополам полог односторонней проницаемости – за ним расселись лояльные нам революционеры, русский император Михель, политические консультанты товарищи Юрченко, Антонов и Половцев, а также господин Зубатов и Шурочка Уздалева, приведенные к состоянию «молчи и слушай» (должны же эти двое знать всю глубину того болота, в которое вляпались по своей наивности). Свидетели могли слушать и видеть все происходящее в допросной, а подследственные и не подозревали об их существовании. При этом товарищ Серегин находился в допросной рядом со мной, и я могла общаться с ним мысленно; наблюдатели же со стороны не обладали такой возможностью. Итак, все готово.