Операция «Крепкий поцелуй»

– О, нет, милая барышня! – рассмеялся Гувер. – Я лишь хочу знать, как давно вы работаете на советскую разведку и готовы ли вы теперь поработать на нас?

* * *

Вечер сгустил краски, и в парижском небе, словно гигантская новогодняя елка, заполыхала рождественскими гирляндами Эйфелева башня.

Протиснувшись сквозь толпу туристов, стоявших в очереди к лифтам, ведущим на смотровые площадки, Олейников подошел к сувенирному киоску. Покрутил в руках всякие брелоки и значки с изображением парижских достопримечательностей, полистал путеводитель. Его взгляд задержался на вращающейся стойке, уставленной открытками с видами Парижа.

– Дайте мне, пожалуйста, эту, – попросил он продавца, указав пальцем на открытку с изображением аэроплана, летящего над Эйфелевой башней.

* * *

– Зачем мы сюда поперлись?! – возмущался Зорин, шагая вверх по металлической лестнице Эйфелевой башни.

– Сюда очереди не было, я и рванул, – оправдывался шедший впереди него Олейников. – Кто ж знал, что это проход на лестницу, а не на лифт? Зато посмотри, какие виды на рождественский Париж! Только вот жалко, что зимой здесь снега почти никогда не бывает. Но все равно – красота! Огней сколько! А из лифта – хрен что увидишь. Ну, и как ты любишь – конспирация – никто не подслушает.

– Сколько нам еще идти?

– Всего один этаж.

– Да здесь этажи – хрен знает какие!

– Почему же хрен? – рассмеялся Олейников. – Я знаю. Первый уровень – шестьдесят метров.

– Сколько?! – в ужасе остановился Зорин. – Это же двадцать нормальных этажей! Жуткий ветер и холодрыга. Ненавижу это сооружение!

– Вот Мопассан тоже ненавидел Эйфелеву башню, считал ее уродством, портящим Париж. Но регулярно обедал в ресторане на башне. Когда его спрашивали, почему, – он отвечал: «Это единственное место во всем Париже, откуда это уродство не видно».

– Тьфу! – сплюнул Зорин и зашагал с новой силой.

– Что еще передал Пал Михалыч? – спросил Олейников, ускоряя ход.

– На прошлой неделе твой американский шеф прилетал сюда в Париж. Всего на пару часов.

– Тоффрой?

– Да. Встретился с резидентом ЦРУ в Париже Генри Халком и сразу вернулся в Вашингтон.

– Откуда информация?

– В штаб-квартире НАТО был рождественский прием для высших офицеров. А на нашу разведку давно работает один высокопоставленный сотрудник НАТО, француз. Идейный такой. Работает за бесплатно, при одном условии, что не передает СССР ни одного документа, касающегося французских интересов. Псевдоним – Арамис. Он был на этом приеме. Там неожиданно появился генерал Тоффрой, уединился в углу с Халком, разговаривал с ним минут двадцать и, не дождавшись конца приема, исчез. А Халк потом втихаря долго пил ром и что-то в записную книжечку записывал.

– Это все?

– Да. К сожалению, Арамису не удалось подслушать их разговор. Но Павел Михайлович подумал: вдруг это тебя касается? Не станет же просто так Тоффрой в Париж мотаться.

– Это правда, – согласился Олейников. – Вряд ли он прилетал получить подарки от Пер-Ноэля[41]. Завтра я как раз встречаюсь с Халком. Так ты говоришь: Халк втихаря пил ром и в книжечку все записывал?

– Халк – тайный алкоголик, скрывает от вашингтонского начальства свое пьянство, периодически у него бывают провалы в памяти, вот он все в книжечку и пишет.

– А почему ром? – полюбопытствовал Олейников и сострил: – Халк не только тайный алкоголик, но и тайный последователь Фиделя Кастро?

Зорин улыбнулся и пояснил:

– К рому Халк пристрастился, еще когда в юности на флоте служил.

– Бывший моряк, значит?

– Он даже свои донесения подписывает «Пират».

– «Пират»… – хмыкнул Олейников. – Откуда ж такие детали?

– Ну, я же готовился перед поездкой сюда, – самодовольно расправил плечи Зорин, – прочитал его досье…

– Умница! – похвалил Петр. – А книжечка записная эта, наверное, весьма ценная. Хорошо бы ее почитать…

– Как? Он с ней никогда не расстается, всегда с собой носит, – покачал головой уже запыхавшийся от подъема Зорин и заныл: – Слушай, давай передохнем немножко?

– Топай-топай, – улыбнулся Олейников, – Между прочим, во время немецкой оккупации перед самым приездом Адольфа Гитлера лифт на башне неожиданно перестал работать. Гитлер так и не смог попасть наверх. Говорили, что он завоевал Францию, но не завоевал Эйфелеву башню. А отремонтировать лифт не удавалось аж до самого окончания войны. Но стоило немцам оставить Париж, как он сам заработал…

– Ты хуже Гитлера! – буркнул Зорин. – Он пешком наверх не поперся, а ты меня заставляешь…

– Знаешь, Серега, – неожиданно остановившись, серьезно сказал Петр, – я все понял.

– Что ты понял? – удивленно посмотрел майор на Олейникова.

– Все. Мне ступеньки помогли. Пока мы шли, я считал ступеньки и раскладывал по неделям все, что ты рассказал мне про Алену.

– То есть ты со мной разговаривал, а сам одновременно считал ступеньки и думал про Алену? – удивился Зорин. – Как ты так можешь?

Олейников пожал плечами.