Операция «Крепкий поцелуй»

– Ну и прекрасно! – отодвигая телефон, улыбнулся Энглтон. – Тогда, дружище, есть только одно решение. Дать операции завершиться и ликвидировать Графа, уничтожив фотографии и звуковую запись, которые есть у него. Халк будет молчать, он же в доле. Французская контрразведка его не достанет в любом случае – у него ведь дипломатический иммунитет. Ну а Кулик – его тело останется на месте преступления с советским паспортом в кармане. Всё – концы в воду!

– У нас нет времени, чтобы подготовить ликвидацию Графа! – воскликнул Тоффрой. – Сейчас во Франции нет ни одного нашего агента, способного на жесткие действия…

– Ну почему же? – хитро улыбнулся Энглтон. – Вы забыли, мой дорогой друг: у нас есть… Дедал!

* * *

Траурная процессия приблизилась к центральному входу кладбища Сент-Женевьев-де-Буа. Сквозь белокаменные ворота катафалк и следующие за ним несколько черных «Ситроенов» въехали на территорию некрополя и остановились у церквушки, возле которой их уже ожидала небольшая группа людей в траурных одеждах.

Из машин сопровождения быстро и бесшумно, словно призраки, выскочили телохранители. Оглядевшись, они распахнули дверцы президентского «Ситроена», из которого появились Шарль де Голль, Константин Мельник и вдова покойного – стройная женщина в черном одеянии и в траурной шляпке с вуалью.

Собравшиеся сочувственно здоровались друг с другом, пожимали руки, бормоча слова утешения, обнимались, похлопывая по плечам, ненароком смахивали слезы, не замечая, что издали, прячась за стволами деревьев, за ними внимательно наблюдает человек в черной тирольской шляпе.

Из церквушки вышел православный священник.

Руководитель ритуала взмахнул рукой, шестеро сотрудников похоронной службы, одетых в строгие черные костюмы, извлекли закрытый гроб из катафалка и торжественно понесли его в храм. Прощающиеся шли следом, двое несли большой портрет графа Андрея Оболенского.

– Благодарю вас, месье президент, что позвали меня разделить ваше горе… – зашептал идущий рядом с де Голлем статный мужчина в темно-синем костюме и лакированных туфлях, нервно поглядывая по сторонам.

– Конечно, месье Буанатье, вы не были столь близко знакомы с покойным, как я и в особенности наш общий друг месье Мельник, – ответил де Голль, – но мне показалось, что в последнее время…

– Вы абсолютно правы, месье президент, в последнее время мы с покойным достаточно часто общались…

– Кажется, вы были одним из последних, кто его видел? – спросил де Голль.

– Да, – склонил голову Буанатье, – воля случая. Его мучили головные боли, я достал прекрасное американское лекарство и той ночью завез ему домой. К сожалению, оно ему не понадобилось – наутро месье Оболенского не стало…

* * *

Прощающиеся с покойным вошли в церковь и окружили установленный у алтаря гроб. Все зажгли свечи. Началось отпевание.

Буанатье наклонился к Мельнику:

– Несчастный… Его хоронят в закрытом гробу?

– Это пожелание вдовы, – тихо ответил Мельник. – Когда у него случился сердечный приступ, он сидел за столом и упал лицом в пепельницу, в которой тлела сигара. Лицо сильно обгорело…

Буанатье передернуло.

– Паки и паки миром Господу помолимся, – запел священник по-русски.

– Господи, помилуй, – завторил ему небольшой хор.

– Еще молимся о упокоении души новопреставленного раба твоего Андрея, и о еже проститися ему всякому согрешению, вольному же и невольному… – продолжал басовито петь священник.

* * *

Человек в черной тирольской шляпе торопливо прошел по тропинке между надгробий и спрятался, присев на корточки, за большим мраморным склепом, из-за которого, оставаясь незамеченным, можно было легко наблюдать за еще пустой свежевыкопанной могилой, располагавшейся прямо у пирамиды-памятника участникам Белого движения.

* * *

Гроб вынесли из церкви. Впереди шел священник, несли крест и портрет покойного. Процессия медленно приближалась к месту захоронения.

– Месье президент, – догнав де Голля, с плохо скрываемым волнением в голосе обратился к нему Буанатье. – Дело в том, что через полчаса начнется заседание Генерального штаба, на котором я обязательно должен присутствовать. Думаю, что вдова извинит меня, если я не дождусь окончания церемонии…

– Филипп, – старательно-дружеским тоном ответил генерал, – бог с ним, с Генеральным штабом. У вас весьма уважительная причина, чтобы пропустить это бессмысленное заседание, и если вас потом будут журить – валите все на меня…

Буанатье сбавил шаг и, немного отстав от процессии, нервно закурил.

* * *

Когда траурная процессия показалась на дорожке, ведущей к пирамиде, человек в черной тирольской шляпе суетливо разгреб землю возле постамента склепа, за которым он прятался, вытащил из ямки завернутый в мешковину небольшой прямоугольный предмет и развернул его. Это оказалась металлическая коробочка с тумблером, красной кнопкой и лампочкой на боковой поверхности. От коробки в землю в сторону выкопанной могилы уходил прорезиненный провод.

Гроб уже поставили на треноги возле могилы, прощающиеся окружили его, священник замахал кадилом.