– Вот вы, Артемий Иванович, с этим субъектом в трактире сидите, а меня обещали сводить в «Бель Вю» и не сводили! А он скоро закроется на зиму.
Артемий Иванович просиял. Ему, конечно, надо было бы бежать к Черевину и сообщить, что теперь через Секеринского обо всем узнает Федосеев и Селиверстов, но он решил, что лучше промолчит, авось обойдется и так.
– Душечка, Хавроньюшка моя, да ты просто прелесть! – сказал он Февронье и поцеловал ее в щечку, отчего та зарделась, как маков цвет. – Конечно же, «Бель Вю»! Совсем запамятовал со всеми этими ремонтами! Прямо с вокзалу туда и направимся.
– А как же башня? – спросила кухарка.
– Вздор. Башня обождет. Скажешь хозяину, что башня отличная и весь пляж виден.
– А що така за башня? – оживился Курашкин.
– Это Артемий Иванович построил на даче в Бобыльском башню с золотой маковкой, – пояснила Февронья.
– И высока та башня буде?
– Сажен пятнадцать будет, не меньше, – с мстительной ноткой в голосе заявил Артемий Иванович.
– Це от земли?
– Да нет же, от крыши!
– Так цю башню с Петергофу да с Кронштадту видать повинно, а я ее на берегу щось не памятаю, – Курашкин озадаченно почесал потылицу.
Однако на разговоры у него уже не было времени, потому что поезд въехал под крышу Ново-Петергофского вокзала и, распрощавшись с Владимировым и даже поцеловавшись с ним троекратно по православному обычаю, Курашкин выскочил на дебаркадер.
В другом случае он пошел бы к Черевину пешком, но сейчас было не до экономии и он взял извозчика в надежде, что генерал оплатит ему проезд. Извозчик высадил его у зданий конюшни и потом Курашкин долго метался, спрашивая у всех встречных городовых и военных, где ему найти начальника царской охраны, пока какой-то полицейский не отвел его за шиворот в канцелярию Черевина и не сдал на руки дежурному офицеру.
– Мени потребно до самого головного начальныка царськой охраны, – объявил Курашкин, но дежурный в ответ кулаком в перчатке дал ему в ухо.
– Ой, навищо вы деретыся, ваше благородие! – заверещал хохол. – Вин же мени самый наказав до нього прямо заявытися, якщо я чого про слухы в Петергофе дознаюсь! А я не тильки про слухы, я и жинку ту самую знайшов!
Дежурный не получал никаких указаний насчет возможного прихода агентов со слухами в Петергофе, однако позвонил наверх Федосееву и через минуту Курашкин стоял посреди готического кабинета.
Черевин с заведующим своей канцелярии сидели за столом, перед ними была початая бутылка водки, икорка в вазочке, тарелка с солеными огурцами и капустой – они отмечали вчерашнее производство камергера Федосеева за отличие из советников коллежских в действительные статские.
– Чего тебе? – спросил Черевин, не узнав Курашкина и одарив его мутным непонимающим взглядом.
– Вы мне велели одному доложить, вот я вам одному и докладываю: тильки що я ехав в поезди с господыном Гуриным, що мени с Лондону два году тому украв. Я дознався ее!
– Вот чертов язык! – Черевин налил себе еще водки. – Не ее, а его.
– Якраз ее, а не його. Його то я по першести и не дознався. То есть я його дознався, тильки це був не вин. Я дознався ту жинку, що на базари про пидводну лодку казала. А ейный жених, що на гальюне плавав, и есть Гурин.
Черевин почувствовал, что весь хмель из головы как-то внезапно выветрился. Господи, этот хохол явился в присутствии Федосеева и даже не подумал попросить остаться наедине с начальником охраны!
– Молодец, матрос, – сказал Черевин, сдерживаясь. – Можешь идти. Я распоряжусь, чтобы тебе по возвращении на корабль дали как следует этого… водки.
– Ни, ни, ваше благородие, я ще не розказав, где вин живе! – никак не мог угомониться Курашкин.
– Мы сами это узнаем, – сквозь зубы сказал Черевин и встал, чтобы вытолкать матроса из кабинета, пока тот не наболтал еще чего-нибудь.
– Пусть расскажет, ваше превосходительство, – сказал Федосеев Черевину, подхватив вилкой ворох капусты. – Мы его несколько месяцев уже ищем и еще столько же искать будем.
– Я у них все спытав, – обрадовано сказал Курашкин, оборотившись лицом к Федосееву. – Гурин живе в селе Бобыльская на дачи якого-то Стельмаха. И дома цего легко дознатися, бо у нього высока башня в пятнадцать сажен да с золотой маковкой, а с башни цией видать пляж в Петергофе.
Федосеев отложил вилку и тоже встал.
– Я должен немедленно известить об этом Секеринского. Раз он только что ехал на дачу в Бобыльскую, значит у нас есть по крайней мере несколько часов, чтобы его схватить. А дачу мы быстро отыщем по башне.
Черевин в полном смятении чувств кивнул. Он не мог запретить Федосееву связаться с Секеринским, чтобы не раскрыть себя, но поимка Владимирова была для него смертельной опасностью. Оставив Федосеева на телефоне, Черевин быстро спустился вниз и направился к себе домой. Он увидел спину Курашкина, возвращавшегося обратно на вокзал, чтобы сесть на поезд в Ораниенбаум и добраться оттуда в Кронштадт. Черевин окликнул хохла и тот, обернувшись, радостно подбежал.
– Ваше превосходытельство, чи не изволыте вы заплатыти мени сорок копеек на извошшыка, що я вытратив, щоб скорише до вас добратыся?