– Я до пострига служил в Преображенском полку и не одну девку испортил, прости Господи! – обиделся монах в свою очередь, тряся бородой. – Каковые грехи теперь и замаливаю слезно, – добавил он, заметив изумленные взгляды послушников.
Они проехали станцию «Лигово», потом «Сергиевскую Пустынь», где монах с послушниками вышли. Артемий Иванович, насторожившись при упоминании Лондона, все время внимательно разглядывал попутчика и теперь был уже уверен, что это тот самый беглый матрос Курашкин, которого он вывез на шхуне из Англии. Куда делся Курашкин в Остенде, после того как они все вместе попали в руки Продеуса и были доставлены к Рачковскому, он не знал. По его виду и по его подходам в разговоре можно было предположить, что хохол не оставил ремесло шпика и провокатора. А вдруг он столковался еще тогда с Рачковским и Петр Иванович подослал Курашкина после неудачной попытки Ландезена схватить Владимирова на Петергофском гулянии?
– Господи! Очам своим не верю! – вскричал вдруг Курашкин и хлопнул Владимирова по колену. – Товарыш Гурин! Вы мени не дознаетеся? То ж я, Курашкин! Давно мы с вами не бачилыся, скильки лет мынуло!
«Все, пропал! – подумал Владимиров. – Вляпался как между молотом и наковальнею».
Он оглянулся на наковальню, которая плевалась семечками и недоуменно переводила взгляд с жениха на Курашкина.
– Я бачу, вы добре пристроилыся, – улыбался во всю пасть Курашкин. – И пальте на вас с доброго сукна. Где же вы теперь подвызались? Чи знову просто так, товариш Артемий?
– Но-но, руками-то не лапь, – отвел руку Курашкина от рубинштейновского пальто Артемий Иванович. – Чай не казенное. Своего начальника можешь щупать.
– Мого начальныка зараз щупать не можна, – замотал головой Курашкин. – Мий начальнык самый полковник Секеринский.
– Подумаешь, а у меня сам Государь начальник! – не сдержался Артемий Иванович, видя такое неприкрытое бахвальство. И тут же испугался еще больше. Если Курашкин состоит на службе у Секеринского, то это еще хуже, чем Рачковский.
– Так чем же вы теперь займаетеся? – настойчиво поинтересовался Курашкин.
– Он у нас дачу ремонтирует, – вставила Февронья, когда Артемий Иванович безнадежно уткнулся носом в стекло, совершенно не в состоянии придумать выхода.
– Государю? – спросил Курашкин, пристально глядя на Февронью. Где-то в его голове бродила мысль, вызванная видом Февроньи, но поймать эту мысль ему никак не удавалось. Чертов боцман выбил из него последнюю способность соображать.
– Да нет, хозяину моему, надворному советнику Стельмаху, в Бобыльской.
– Заткнись, дура! – шикнул на нее Артемий Иванович.
– А я теперь снову по флотськой части, – сказал матрос. – Прызначеный служыти на крейсер «Память Азова».
– Заливай это кому-нибудь другому. Я своими глазами видел, как три недели назад этот крейсер из Кронштадта ушел!
– Вин-то пишов, це правда, але я його потом нагоню.
– Бегом, что ли?
– Навищо бегом? – обиделся Курашкин. – Меня через неделю вкупи со сменою матросив для «Владымыра Мономаха» до Одессы на поезди повезуть, а оттуды на пароходе в Средыземно море, до грекив в Пырей. А оттуды я пиду уже на крейсери до Японии.
– Уж не к наследнику ли тебя, Курашкин, Секеринский приставил?
– Ни, – испугался Курашкин. – Мени командыр наказав выполняти обязанности псаломщика при еромонахе Фыларете.
– Чего это ты так испужался, Тарас? – в отчаянии перешел в атаку Артемий Иванович. – Как же ты по флотской части, если служишь у Секеринского и ходишь в штатском? Или теперь на «Памяти Азова» Секеринский свое охранное отделение открыл?
Артемий Иванович увидел, что все сидевшие в вагоне паломницы и гвардейцы уже давно с интересом наблюдают за их перепалкой. Он умолк и почувствовал, как взмокла у него спина от пробившего его холодного пота, как потекли струйки по лбу, а испуганные удары сердца отозвались где-то в животе.
– А мой Артемий Иванович агентом почище вас будет, – в полной тишине, нарушаемой лишь ритмичным стуком колес, с вызовом сказала Февронья, сплюнув прямо на пол с языка черные лепестки шелухи. – Он знает такое, чего даже Государь не знает: что бунтовщики хотят убить нашего цесаревича с подводного аппаратуса, когда он поплывет в Эфиопии вверх по Нилу.
– Дура! – прошипел Артемий Иванович, окончательно падая духом. – Я тебе по секрету, а ты, свинья, на весь вагон!
Только тут Курашкин понял, что спутница Владимирова и баба, рассказывавшая на базаре о покушении на цесаревича – одно и то же лицо. А значит, ее жених, плававший на отхожем месте и поведавший ей о таких планах – и есть Артемий Иванович. Нужно было немедленно сообщить обо всем Черевину.
Помня о том, каким хитрым и коварным оказался в Лондоне Владимиров, Курашкин решил запудрить ему мозги пустыми разговорами, чтобы он не догадался ни о чем до приезда в Петергоф и не помешал ему.
– Эх, пан Гурин, – с ностальгическим всхлипом сказал Курашкин и опять высморкался в окно. – А памятати, як мы у нас в Лондоне седовали разом в трактыре? Чудные булы времена!
Февронья дернула жениха за рукав.