Супруги Стельмахи и их кухарка Февронья съехали с дачи сразу после наводнения. Причиною тому был страх повторения бедствия, возможность которого подтвердило поднятие воды через день, и совершенная невозможность жизни в разоренной даче, потерявшей не только крышу, клумбы и обвивавшие стены гортензии, но и часть мебели, вывезенной кем-то до их возвращения от Рубинштейна и найденной потом покоробившейся и растрескавшейся вместе с соседским обеденным столом на Ораниенбаумском спуске прямо под Собственной дачей. Артемий Иванович, спаситель и всеобщий герой, который не только спас надворную советницу Стельмах, но и сумел поставить на место нахального жида и выкреста Рубинштейна, остался в Бобыльской чинить дом, пообещав Февронье приехать в город, как только все закончит, и сразу же отправиться с нею под венец.
Ему были оставлены для пропитания все припасы, которые не были подмочены водою или могли быть высушены, кроме того он в изобилии пользовался рыбой, так как знал, почему и чьими усилиями мебель Стельмаха заплыла так далеко от дома. Кроме продуктов, Стельмах оставил ему денег на ремонт, и Артемий Иванович еженедельно совершал поездку в город с докладом о ходе работ, расписывая наведенную на дачу красоту, непромокаемость высокой черепичной крыши, резные балясины перил и высаженные на клумбах озимые чилибухи – других экзотических растений, равно как других сельскохозяйственных терминов Артемий Иванович не знал. Обычно после каждого приезда надворный советник, поражаясь трудолюбию Владимирова, угощал его наливкой и, дав на водку рубль, отпускал назад в Петергоф.
Но на этот раз все было как-то не так. На привычный вопрос Стельмаха о делах он ответил с сияющей улыбкой:
– Башня теперь у нас на даче повыше чем у этого жида Рубинштейна.
– Башня?! – поразился Стельмах, даже охрипнув от волнения.
– Папенька! Папенька! Можно у меня в этой башне светелка будет? – захлопала в ладоши младшая дочь с толстой косой.
– Нет, папенька! – заголосила старшая. – Почему всегда ей достается все лучшее? И платье самое красивое ей, и к Антону Григорьевичу на прослушивание ее возили, и шляпку ей на Троицу вы подарили, а мне веер какой-то китайский! И куда я его засовывать, по-вашему, буду?
Артемий Иванович хотел было услужливо подсказать, куда она может его засунуть, но не успел, так как советник велел убраться своим дочерям вон и не приставать к нему с глупыми вопросами. В этой башне он сделает себе кабинет, как у Антона Григорьевича, и будет оттуда в телескоп смотреть на Кронштадт.
– На соседние дачи ты будешь пялиться! Разве я не видела, как ты на цыпочках у окон Анисьи Петровны стоял и туда заглядывал, когда она натирала поясницу гусиным салом?! – сварливо сказала его супруга и тут же была выставлена вслед за дочерьми.
– Ну, рассказывайте, любезный, рассказывайте мне про башню. Эти бабы ничего не понимают в башнях. На кой черт мне сдалась ее Анисья Петровна, если мне в телескоп петергофский пляж будет видно!
– Да что там телескоп! Моя башня не простая какая-нибудь жидовская, а с колокольчиком да с позолоченной маковкой!
– С золоченой маковкой? – перехватило дыхание у Стельмаха. – Неужто денег хватило?
– Еще как хватило! Мне батюшка из Троицкой церкви сусального золота одолжил, что у него после ремонта осталось.
У Артемия Ивановича действительно были деловые отношения с настоятелем кладбищенской Свято-Троицкой церкви. Стельмах велел ему ходить по воскресеньям к батюшке и заказывать благодарственные молебны за чудесное избавление от гибели его благоверной супруги, а также пожертвовал сто рублев на восстановление и украшение храма, пострадавшего от стихии. Артемий Иванович посчитал богохульством обманывать святого человека и присваивать себе все деньги. Он решил, что будет чист перед Богом и людьми, если выплатит церкви за десятину со своего дохода, как это исстари повелось, и отнес десятую часть денег священнику.
Тот долго мусолил в руке бумажки, жевал седую бороду, проницательно глядя на Артемия Ивановича, потом сказал, хлюпая простуженным носом:
– Знаете что, господин Гурин? Давайте мы эти деньги в приходную книгу записывать не будем, а вы уж будьте добры, скажите господину Стельмаху, что молебствие вы прослушали и все нужные требы мною совершены. Вот вам за это свечка бесплатно, помолитесь за избавление Господом души нашей от грехов и мирских соблазнов.
На том их отношения и прервались. Золота же сусального ни тот, ни другой никогда и в глаза не видели.
– Так вы, стало быть, золотить умеете? – спросил Стельмах, восхищенно заглядывая в глаза Артемию Ивановичу.
– Я, папаша, всем золотарям золотарь! – покровительственно похлопал надворного советника по плечу Владимиров.
– Господи, какое чудо! Может вам, Артемий Иванович, не торопиться с Февроньей, может мне выдать за вас мою младшенькую, любимую, которая с косою?
– Как это с косою? – не понял Артемий Иванович, который уже выпил наливку и собирался уходить, ожидая только рубля на водку. – Косуху что ли, маленькую? Ну выдайте, на неделю мне хватит.