Новостей на этот раз лишать не стали, и Клай целый день смотрел визор, мрачнея всё больше и больше. Дальше уборной не выпускали, и только и оставалось, что пить, есть, курить, читать книги или смотреть новости. И тихо звереть.
К вечеру вообще погрузился в мрачное отчаяние и уже подумывал свести счёты с жизнью. Но в оконных проёмах стояли толстые решётки, и выброситься из окна не получилось бы. Верёвок не отыскалось, яда здесь отродясь не водилось, а из острых предметов только канцелярские кнопки. А биться головой о стену – это не по-императорски.
Ближе к ночи деструктивные мысли покинули Клая. Теперь хотелось вгрызться зубами в горло отца Васидо, и убить его, а потом всех жрецов, вырвать сердца этих изменников и скормить собакам.
Метался по комнате, спотыкаясь о стулья, рыча от ненасытной ненависти, представляя, как лично, собственными руками убивает всех предателей, перед смертью заглядывая каждому в глаза. Неистовствовал, как сумасшедший, смёл всё со стола, разорвал в клочья книгу об императорах, раскидав листки во все стороны, высыпал пахучий табак из табакерки, а потом топтал его, будто тот в чём-то виноват.
Терпкий аромат табака, растёкшийся по комнате, привёл его в чувство. Клай остановился, оглянулся и, увидев, что натворил, тихо заплакал и сел на пол, опершись спиной о ножку стола. Когда слёзы кончились, нащупал лежавшую рядом трубку, собрал с пола табак, забил и закурил. Заболела голова, будто на неё надели стальной обруч и стали стягивать болтами.
Выкурив трубку, успокоился, да и боль отступила. Поднялся и стал собирать всё, что раскидал. Рваные листки сложил в урну, раскиданные вещи разложил по местам, а рассыпанный табак, найдя в углу щётку, смёл и снова ссыпал в табакерку.
В голове пустота, никаких мыслей, в груди никаких чувств, руки ватные, ноги тоже. Теперь не хотел никого убивать. Клай проиграл, и понимал это. Он больше не император. Его лишили возможности править империей. И с этого момента ему нет дела до империи. Она его предала. Она не захотела, чтобы он остался у руля.
Смахнув кипу журналов с дивана, лёг спать. Ночью ничего не снилось, да почти и не спал. Едва только погружался в тяжёлый сон – сразу просыпался, и его охватывало отчаяние, а сердце наполнялось холодной пустотой. Ворочался, старясь забыться, но добиться этого не удавалось. А потом снова проваливался в короткий сон, резко просыпался – и всё начиналось с начала.
Утром императора посетил отец Васидо с Негаром и Севеем. Клай поднялся с дивана, разбитый и невыспавшийся. Отец Васидо оглядел комнату. Хоть император и прибрался немного, но заметно, что здесь совсем недавно был жуткий бардак.
– Я вижу, вы долго не могли сделать правильный выбор, – с усмешкой в голосе проговорил священник. – Боролись с собой?
– Вы даже не представляете, – отозвался Клай.
– Так что вы решили, господин император?
– Я сдаюсь, – Клай поднял обе руки. – Вы меня убили. Я передам вам доступ к стреле Азнура. Но я не знаю, какой ритуал надо для этого провести.
Жрец просиял, он даже и не пытался скрыть радости.
– Ритуал стандартный, но при этом владелец должен передать доступ добровольно. Без принуждения, это очень важно.
– Да… добровольно, – прохрипел Клай. – Я передам вам. Я проиграл.
Отец Васидо подозвал Севея и Негара.
– Подготовьте зал для ритуала. Император Клай соизволил передать нам доступ к Стреле Азнура.
Жрецы удалились, а Клай, уже не император, а просто Клай, опустошённый и убитый, остался ждать, когда у него отнимут последнее, что осталось от отца. Власть отняли, а теперь заберут то, что принадлежало императору по праву. И теперь не останется ничего, кроме пустой души.
15
– Слойн, любимый! Вставай! Поднимайся! Ну пожалуйста! Рядовой! Ты ведь жив, не притворяйся! Встать, я сказал!
Голос Эммы постепенно приобретал мужскую тональность. Слойн открыл глаза и увидел синее небо. Всё тело ломило, голова болела, будто в неё забили два больших ржавых гвоздя. Но жив, не умер. Последнее не очень-то и радовало. Хотелось просто спокойно умереть. Но нет, умереть не дают.
– О, я же говорил, что жив! Вставай, солдат!
Слойн узнал голос сержанта Грива. Тот тормошил его, будто плюшевую игрушку. Собрался с силами и сел, к чему-то прислонившись спиной. Огляделся – какие-то дымящиеся куски металла, развороченный склон высокой сопки, верхушку которой срезало как бритвой.
– Где мы?
Сержант Грив склонился над ним, лицо чёрное от копоти.
– На планете. А ты думал – в саду Азнура?
– А что со станцией?
– Разлетелась на куски. И вон ещё осколки продолжают падать.
Грив махнул рукой, и Слойн увидел белые полосы над горизонтом, следы падения обломков орбитальной станции. Много, будто метеоритный дождь.
– А где остальные? – Слойн вспомнил, что с ними была уйма народу. – Я никого не вижу.
– Лейтенант Дан Викент сейчас подойдёт, отошёл осмотреться, – сержант указал взглядом на вершину сопки.
– А другие? А где братья-техники?
– Все, кто летел с нами в транспорте, погибли. Нам повезло. Не знаю, каким чудом, но выжили только трое.