Опиум интеллектуалов

Мне могут сказать, что коммунистическая вера отличается от политико-экономического воззрения только непримиримостью. А разве не всегда новая вера бывает непримиримой? Церковь становится толерантной по мере того, как она постепенно подтачивается скептицизмом. Но речь идет не о простой непримиримости. Из национализма и демократии не возникает ничего похожего на светскую религию коммунизма. О фанатизме можно говорить при условии, что этим термином обозначаются указы, которыми партия и ее вождь преобразуются в руководителей мирового пролетариата, система толкования, налагаемая на непоследовательность фактов, а путь к социализму провозглашен единственно верным для всех народов. Фанатик – это коммунист, который делит людей на два лагеря в зависимости от их отношения к священному делу, борец, который принуждает буржуазного язычника писать его автобиографию в соответствии с правдой, обнаруженной пролетарским государством.

Борцы и симпатизанты

Коммунизм – это идеология, в которой культ партии, интерпретирующей схоластику, обработанную революционным государством и воспитательной дрессировкой, дающейся борцам, трансформирован в догматизм слов и поступков. А также в зависимости от того, что взять за отправную точку или за точку прибытия – марксизм 1890 или сталинизм 1950 года, – можно попытаться принять с серьезностью или с легкостью понятие светской религии.

Но ничто не определяет этого колебания лучше, чем бурная, патетическая история соперничества между социалистами и коммунистами. Но последние не знают сомнений: с 1917 года они обнаруживают в своих братьях врагов и предателей, которые перешли в лагерь капиталистов в тот день, когда они не признали в русской революции первого исполнения пророчества. И наоборот, социалисты с удовольствием обвиняют большевиков в жестокости, позоре социализма без демократии или в диктатуре над пролетариатом, названной диктатурой пролетариата. Но им никогда не удается добиться полного успеха: если этот путь ужасен, есть ли другой путь?

А разве социалисты и коммунисты вместе не против капитализма и не одинаково враждебны анархии рынка и благосклонны к планированию и коллективной собственности? Когда большевики ликвидировали меньшевиков и социалистов-революционеров, когда затеяли большую чистку и когда крестьяне, сопротивлявшиеся коллективизации, высылались миллионами, социалисты Запада, гуманисты, привыкшие к парламентским методам правления, реагировали на это с ужасом и ощущали себя практически отстраненными от этих диких строителей, как и от фашистов. Но как только Сталин умер, его последователи смягчили несколько крайних приемов и патологических форм режима и протянули руку прогрессистам и христианам для того, чтобы марксисты социал-демократий снова задались вопросом: не были ли, в конце концов, методы деспотизма и пятилетние планы единственно возможными и для России, и для развивающихся стран? Ускоренная индустриализация сделала неизбежной чрезмерность террора, а процесс социалистического строительства постепенно сделает его бесполезным. Великий раскол разрешится сам собой с демократизацией советского строя.

Подобные чередования отчаяния и доверчивости не только сохраняют беспредельную наивность социалистов, прошедшую через все концлагеря и сохранившуюся при всех режимах. Они оставляют неоднозначность светской религии. Эта религия есть только догматическое ужесточение воззрений, популярных в среде левых, когда речь идет о коммунизме, и в среде правых, когда говорят о фашизме.

Тот, кто симпатизировал национал-социализму в 1933 году, не всегда думал о расизме, он сожалел о злоупотреблениях антисемитизма, утверждал необходимость сильной власти для установления единства нации, преодоления споров сторонников и проведения динамичной внешней политики. Такое нерешительное согласие характеризует не только сомневающихся людей или попутчиков, оно неизвестно среди тех, кто принадлежит партии, иногда даже внутри самой партии. Вера Геринга, вероятно, была отнюдь не более ортодоксальной, чем вера националистов старой традиции, воссоединенных оппортунизмом против демагогии коричневорубашечников.

Как думает в 1954 году христианин-прогрессист, который не был членом партии? Обратимся к книге, опубликованной священниками-рабочими. Они, по меньшей мере некоторые из них, приняли толкование событий в том виде, которому учит партия: «Руководители партии были правы, уроки последних политических и общественных событий доказывают нам это: план Маршалла, безработица, низкая заработная плата, Вьетнам, Африка, нищета, бездомность, неравенство, репрессии»[101]. Приписывать плану Маршалла, сократившему на несколько лет продолжительность экономического восстановления Франции, какую-то ответственность за низкие зарплаты или нищету – это типичный пример подмены фактов догмами, характерная подмена сталинской схоластики.