Опиум интеллектуалов

Романисты, художники, скульпторы, философы составляют свой узкий круг, они живут умственными занятиями. Если в качестве критерия взять ценность деятельности, то планка будет постепенно опускаться от Бальзака к Эжену Сю, от Пруста к авторам розовых или черных романов, к редакторам рубрик скандальных хроник в ежедневных журналах. Художники, которые творят, не перестраиваясь на новый лад, не внося новые идеи и формы, профессора на своих кафедрах, исследователи в лабораториях составляют научные и культурные сообщества. Уровнем ниже будут располагаться сотрудники прессы и радио, распространяющие чужие идеи, поддерживающие связь между избранными и широкой публикой. В этой перспективе в центре категории будут находиться творческие люди, а по границе плохо определенной зоны располагаются популяризаторы, которые перестают передавать идеи, а начинают вводить в заблуждение: думающие только об успехе и деньгах, рабы невзыскательных вкусов публики, они становятся равнодушными к ценностям, служить которым их призвала профессия.

Такой анализ имеет недостаток – он не учитывает два фактора: с одной стороны, социальное положение, источник доходов, а с другой стороны, теоретическую и практическую цель профессиональной деятельности. Вследствие этого Паскаля можно назвать крупным буржуа из парламентской семьи, а Декарта – рыцарем интеллектуалов. Нам бы и в голову не пришло поместить их в эти категории XVII века потому, что они были любителями. Но они были настолько же умны, насколько профессиональны, если рассматривать их способности или природу труда, но их нельзя социально определить по роду деятельности[75]. В современных обществах количество профессионалов увеличивается, а число любителей сокращается.

С другой стороны, профессор права кажется нам больше заслуживающим звания интеллектуала, чем адвокат, профессор политической экономики – больше, чем журналист, комментирующий динамику конъюнктуры. Причина состоит в том, что этот журналист обычно является наемным сотрудником на капиталистическом предприятии, значит, он является служащим? Но похоже, что это не так, поскольку в другом примере адвокат является представителем свободной профессии в то время, как профессор может быть назван служащим. Но профессор представляется нам бо́льшим интеллектуалом, потому что он не имеет другой цели, кроме поддержания, передачи или развития знаний ради знаний[76].

Такой анализ не позволяет догматически выбрать определение, он выявляет различные возможные толкования. Или можно придерживаться одной из основных характеристик индустриального общества – наличия экспертов – и называть интеллигенцией категорию людей, получивших в университетах, технических школах квалификацию, необходимую для пополнения кадров руководящих работников. Можно поставить на первое место писателей, ученых или художников, профессоров или критиков – на второе, популяризаторов или журналистов – на третье место, а практикующие врачи, юристы или инженеры выходят из категории по мере того, как они поддаются желанию извлекать выгоду и перестают заботиться о культурном развитии. В Советском Союзе склоняются к первому определению: техническая интеллигенция выдается за типичных представителей, там даже писателей называют инженерами человеческих душ. На Западе чаще используется второе, более узкое определение, ограниченное теми, «чья основная профессия – писать, учить, проповедовать, играть на сцене, заниматься искусством или гуманитарными науками»[77].

Термин «интеллигенция», кажется, впервые стал использоваться в России в XIX веке: те, кто окончил университеты и получил культурное образование западного типа, составляли немногочисленную группу, чуждую традиционным кадрам. Она пополнялась за счет младших сыновей из аристократических семей, сыновей мелкой буржуазии или даже из зажиточных крестьян. Вырванные из привычной среды, они чувствовали себя объединенными полученными знаниями и отношением, которое они занимали к установившемуся порядку. Научный склад ума и либеральные идеи способствовали также склонности интеллигенции к революции. Она чувствовала себя изолированной, враждебной национальному наследию, оказавшейся в безвыходном положении и склонной к жестокости.

В тех обществах, откуда современная культура исходит логично, постепенно, из исторического местного колорита, разрыв с прошлым был менее резким. Дипломированные специалисты не слишком явно отличались от других социальных категорий; они не безоговорочно отвергали многовековую структуру жизни в сообществе. Их чаще обвиняли и продолжают обвинять в разжигании революций, такое обвинение левый интеллектуал воспринимает как честь: без революционеров, решивших изменить настоящее, прежние злоупотребления властью продолжались бы еще долгое время.