Опиум интеллектуалов

Трудности начинаются с того момента, когда обвинения теряют реалистический характер. По логике вещей этот процесс можно разделить на три этапа. С помощью технической критики интеллектуалы ставят себя на место управленца или администратора и предлагают меры, которые уменьшили бы зло, о котором они сожалеют. Они соглашаются на неизбежные политические ограничения действия, издавна сложившуюся структуру коллективных сообществ, а иногда даже законы существующего режима. Они основываются не на идеалистических посылках, теоретической идее светлого будущего, а на результатах, достижимых с помощью здравого смысла или доброй воли. Моральная критика использует против вещей, какие они есть, смутное, но властное понятие вещей, какими они должны быть. Она разоблачает жестокости колониализма, отчуждение капитализма, противопоставление хозяев и рабов, возмущение нищетой по соседству с вопиющей роскошью. Даже если не знать о последствиях этого возмущения или о средствах его воплощения в действительность, моральные критики чувствуют, что не могут провозглашать его в качестве разоблачения или призыва перед лицом человечества, недостойного самого себя. И наконец, идеологическая или историческая критика обвиняет существующее общество от имени будущего строя, она обнажает несправедливости, зрелище которых оскорбляет человеческую совесть, причина которых существующий порядок – капитализм, частная собственность несут в себе неизбежность эксплуатации, империализм, войны, – критика вычерчивает образ абсолютно другого порядка, того, при котором человек исполнит свое истинное призвание.

Каждый из этих видов критики имеет свою функцию, свои достоинства, но каждому из них угрожает и свой вид деградации. «Техническим» критикам угрожает консерватизм: ни люди, ни неподатливые нужды общественной жизни не изменяются. «Моралисты» колеблются между отказом от факта и словесной непримиримостью: всем говорить «нет» – значит со всеми соглашаться. Где пролегает граница между несправедливостями, неотделимыми от существующего общественного устройства или любого мыслимого общества, и принуждением и несправедливостью, присущими индивидууму, относящимися к сфере этической оценки? Что касается идеологической критики, то она охотно играет на обеих сторонах. Она поучает одну половину мира, являясь моралистической, но выписывает индульгенцию самому настоящему революционному движению. Вина никогда не может быть удовлетворительно доказана, если дело рассматривается в американском суде. Репрессий никогда не бывает слишком много, если они направлены против контрреволюционеров. Эта система соответствует логике страстей. Сколько интеллектуалов пришли в революционную партию вследствие морального негодования только для того, чтобы в результате согласиться с террором и с самовластием государства!

Каждая страна склонна к той или иной критике. Британцы и американцы сочетают и техническую, и моральную критику, французы колеблются между моральной и идеологической критикой (диалог между бунтовщиками и революционерами является типичным выражением такой неопределенности). Может быть, моральная критика чаще всего является источником критики всех остальных видов, по крайней мере у интеллектуалов, чем они заслужили славу «поборников справедливости», и противников компромисса, также с менее лестной репутацией профессиональных словоблудов, игнорирующих суровую правду жизни и ограничения свободы действий.

Уже давно критика больше не является доказательством смелости, по крайней мере в наших свободных западных обществах. Народ предпочитает находить в газетах скорее аргументы, которые оправдывали бы его негодования и требования, чем выслушивать доводы, что в заданных обстоятельствах действия правительства не могли быть иными. Критикуя, уходишь от ответственности за неприятные последствия, которые повлекут за собой меры, которые в целом могли быть даже весьма благоприятными; они уклоняются от порочности исторических причин. Какой бы ни была жесткость полемики, оппозиционер вовсе не страдает от своей ереси (лженаучного учения). Подписание резолюции в защиту Розенбергов или против перевооружения Западной Германии, отношение к буржуазии как к банде гангстеров или постоянная позиция в пользу того лагеря, против которого Франция собирается защищаться, – все это не мешает карьере даже государственного служащего. Сколько раз привилегированные граждане устраивали овацию писателям, которые их бичевали. Американские бэббиты[80] во многом обязаны успеху Синклера Льюиса. Буржуа и их сыновья, которых вчера писатели клеймили обывателями, сегодня стали капиталистами, обеспечив успех мятежникам и революционерам. Успех приходит к тем, кто преображает прошлое или будущее: сомнительно, что в наше время будет возможно защитить без всякого ущерба умеренное мнение, что настоящее во многих отношениях не лучше и не хуже других времен.

Интеллигенция и политика