Опоясан мечом: Повесть о Джузеппе Гарибальди

И весь легион отозвался хохотом в гулкой узости Корсо. И на главной улице толпа встречала бородачей Монтевидео рукоплесканиями. Ни кардиналов, ни фланирующих щеголей. На многих наскоро сшитые красные блузы. Среди улицы встретил военный министр с конным конвоем. Крепко облобызались, трясли друг друга за плечи, не слезая с коней. Гарибальди скомандовал: «Смирно!» Седого генерала с лицом, изрытым шрамами, он представил воинам полушутливо, как неисправимого висельника, приговоренного к казни еще двадцать восемь лет назад, бежавшего сперва в Испанию на борьбу с Дон Карлосом, потом в Новый Свет и там доблестно служившего мексиканской революции.

— А мне и сегодня Пьемонт не дает амнистии. На сей раз за Геную, — между прочим, проговорил Авеццана и громко всему легиону: — Но мы еще повоюем! Да, ребята?.. Благодарю, гарибальдийцы, за вашу бравость, за образцовый вид, за скорый двухдневный марш! Вы надежда Рима! Враг у ворот!

И пока легионеры отвечали дружным приветствием, Авеццана доверительно говорил Гарибальди:

— Болтуны надоели. В Учредительном собрании столько разномыслящих партий, что, кажется, они готовы покориться чужеземцам, лишь бы не видеть торжества своих противников.

Он проскакал с конвоем вдоль всей колонны и скрылся в толпе, запрудившей улицу.

А через час гарибальдийцы уже стояли биваком у подножия древнего холма Пинчо, составив ружья в козлы на античных базальтовых плитах. Плескались у бочек, которые тотчас выкатило население ближних кварталов. Часовые вежливо теснили толпу. Ремесленники с закатанными рукавами, стоя вокруг, завтракали — жевали хлеб с луком.

Восторженно глядевшие женщины не забывали, однако, искать насекомых в детских головенках. Возносили молитвы к небу монахи в сандалиях, в потертых рясках — господни пасынки. Неистово выкрикнул что-то заздравное вдруг протиснувшийся муниципальный писец в линялом мундире.

Гарибальдийцы снисходительно посмеялись:

— Ишь разоряется, бедняга. И ведь тощий какой…

— А как же! Чиновники, как и монахи. Толстые приходят на службу раз в месяц за жалованьем, тощие делают всю работу.

— Этот, видать, труженик: тощий!

— Поди проверь. Надел красный берет, прокукарекал здравицу, вот и готово — якобинец!

Препоручив командование начальнику штаба Франческо Даверио и наспех из котелка похлебав с ним обед, принесенный какой-то славной римлянкой, Гарибальди поскакал в Учредительное собрание. Но из толпы выбежал молодой человек с копной вьющихся кольцами черных волос, ниспадавших на плечи. Лицо открытое, счастливое. Сразу вспомнился прошлогодний Милан — юноша прославился на весь город в дни боев.

— Чернуски! Дорогой друг! Ты здесь?

— Спасибо, генерал, что вы так быстро! Мне сообщили о вас на баррикадах! Теперь дело в шляпе!

— Остается только прикрыть ею голову… Вон кудри какие отпустил — растреплет ветерок!

Так в шутку и всерьез они говорили обо всем, что накопилось за время недолгой разлуки. Чернуски вел под уздцы Уругвая, шел широким шагом. Он был счастлив жизнью этих дней — Учредительное собрание поручило ему все баррикады Рима.

— Не соскучишься! Тащим чугунные решетки, экипажи из всех конюшен, ставим от пожаров бочки с водой, ломами ковыряем мостовые. Вроде археологов! Ковырнули где-то всего на локоть, а там — что бы вы думали? — фараонов обелиск: солнечные часы с четырьмя фигурами ветров!.. Умора! — Он вдруг запнулся, вспомнив, что время грозное, враг у ворот, и стал рассказывать, какие шумные прения идут в Учредительном — всю ночь не расходились… И утром, и сейчас! Депутаты раскололись: как встречать французов? Друзья они или враги? Если друзья, пусть защищают и от Вены, и от Неаполя, но остаются вне стен города! А то все это смахивает на австрийцев в Ферраре! Два триумвира выступили с предложением открыть ворота — ведь это все-таки республиканцы!

— Но как спорил с ними Мадзини! Это же бог! — кричал юноша. — Он говорил бесподобно! Так и Рубини не мог бы спеть!

— Неплохо, совсем неплохо, — повторял Гарибальди. Он и сам не знал, как пристало к нему это словцо. Настроение, что ли, было такое — не то чтобы радостное, но и неунылое. — Неплохо, что римляне просятся в легионеры. Рим в отличном боевом состоянии…

И он рассказал юному председателю баррикадной комиссии, что даже из ватиканской стражи некоторые пришли — готовы сражаться.

— Такой, хоть и закормленный, внушает доверие: усядется, поставит свой мушкет устарелого боя между ног, раскупорит флягу и потягивает. И всем своим видом показывает, что гони его — не уйдет. А другие все-таки верят, что воевать не придется, что Рим будет защищен от ядер крестом распятия, щитом святыни, самим сиянием правды нашей… Это не забавно.

— Ну нет! Вы видели Рим? Он весь в баррикадах! Дошло наконец и до Рима!

Женщина подбежала и возложила на колено героя букет алых роз. Он поцеловал ее протянутую руку, а букет передал юноше. И все трое смеялись.

— Рим помолодел, — продолжал Гарибальди. — Но помолодели ли депутаты? Не думаю.

— Да там есть всякие! Многие труса празднуют.

— За чем же дело стало? Пусть бегут в Гаэту. Целуют туфлю.