Опоясан мечом: Повесть о Джузеппе Гарибальди

Оплотом Пьемонта была армия. На ее содержание уходило три четверти государственного бюджета. Правительство, по-видимому, твердо усвоило, что количество переходит в качество, хотя вся Италия знала, что пьемонтские генералы свирепы в казармах и робки и нерешительны в сражениях. Про сардинских королей говорили, что они фельдфебели и по необходимости и по личному влечению.

Духовенство в Пьемонте сравнительно с другими королевствами находилось в некоторой зависимости от светских властей — церковная собственность облагалась налогами, суды стремились ограничивать духовную юрисдикцию, епископы назначались королем. Но католическое иго давило народ так же, как и во всей Италии: в Турине протестантские часовни разрешались только в стенах посольств, смешанные браки не признавались законными, министры должны были строго соблюдать посты под угрозой смещения.

Граф Камилло Бензо Кавур постов не соблюдал, даже войдя в пьемонтское министерство в должности министра земледелия. В парламенте он стал по праву лидером партии умеренных. Его звезда всходила стремительно, и он не боялся открыто ставить себя выше закона и тайно выше короля.

Он был в своей загородной вилле, когда услышал осторожный стук в дверь.

— Что случилось? — спросил он.

— Несчастье с вашим другом. Записка… — глухо ответил лакей. — Кучер ждет…

Записка была от жены Санта-Розы. Надев очки, он прочитал:

«Дорогой Камилло! Франческо при смерти. Я не хочу допустить, чтобы в вечной загробной жизни душа моего мужа находилась в аду. Но епископ Фаринари не желает дать ему отпущение грехов, если он не откажется от своей речи в парламенте по поводу „foro ecclesiastico“. Приезжайте и убедите его. Ведь дело идет о выборе между раем и адом! Надеюсь на Вашу добрую волю и божью благодать, которая еще не покинула Ваше сердце католика.

Не медлите!

Ваша Мария Розалия Санта-Роза».

— Кретинка, ханжа, — негромко выругался Кавур.

Ехать, конечно, надо. Но только, чтобы удержать Санта-Розу от малодушия или припугнуть этого попа и потребовать от него совершения необходимой церемонии.

Открытый английский экипаж чуть заметно покачивался на мягких рессорах, ноябрьское утро было по-весеннему солнечным и ясным, по сторонам дороги до самого горизонта багровели виноградники, издалека донесся слабый благовест сельской колокольни. Он подумал о Санта-Розе. Обидно умирать в такую погоду. Впрочем, умирать всегда обидно. Еще обиднее терять единомышленников. Санта-Роза пользовался влиянием при дворе. Невосполнимая потеря. Клерикалы опасны именно своим влиянием при дворе, а не присутствием в парламенте. Кто же теперь им даст отпор? По сути дела, вся эта история с foro ecclesiastica сама по себе не задевала его дальних стратегических планов — объединения Северной Италии под савойской короной. Великое дело — foro ecclesiastica! Право верховной юрисдикции церкви. Но всякое усиление церковной власти — барьер на пути к осуществлению цели. К становлению будущего конституционно-монархического обширного Итальянского государства.

Поднялся ветер. Становилось свежо. Он плотнее закутался в широкий макферлан, надвинул на лоб цилиндр. Эти багрово-коричневые, как запекшаяся кровь, ряды виноградников тянулись бесконечно. Собачья жизнь! Ни минуты нельзя принадлежать самому себе.

Граф любил преодолевать препятствия, создаваемые его противниками, и терялся, впадал в бессмысленную раздражительность, сталкиваясь с преградами, неподвластными человеческой воле. Неизбежная, по-видимому, смерть Санта-Розы казалась возмутительным покушением на его собственную свободу.

— Графу действительно очень плохо? — спросил он у кучера. — Что говорят врачи?

— Кишки у него опухли. И опух давит на сердце. Говорят, до вечера не дотянет. А там все в воле божьей.

В воле божьей… С какой легкостью простонародье предается воле божьей! Лучший способ свалить ответственность. Быдло. Безмозглое быдло. Впрочем, где они — мозговитые? Когда Виктору Эммануилу передали список министров кабинета, он подписал его и сказал: «Смотрите, как бы вас всех не расшвырял Кавур». О, эти савойские узколобые головы! Зачем ему расшвыривать этих пешек? Он их будет расставлять, как потребуется, согласно правилам игры. Его сделали министром, но министр — это только должность. Марка фирмы. Он должен быть окружен кликой — людьми, которым протежирует, привязывает к себе нитями благодарности. Виктор Эммануил его не любит, а все-таки слушается. Знает, что полезен. Король ведь тоже… в этой клике. Но говорить об этом рано. Время для крамольных шуток еще не наступило. Однажды он заплатил за неосторожную фразу слишком дорого. Восемнадцатью годами безвестности и почти бездействия. Восемнадцать лет с притворной улыбкой он называл себя «темным гражданином Пьемонта». Восемнадцать лет он воспринимал свою опалу как отпуск. Бессрочный? Бывали минуты, когда он задавал себе этот вопрос. У него хватало мужества не искать ответа.