Опоясан мечом: Повесть о Джузеппе Гарибальди

Император возбуждал любопытство. Это даже мешало. Не для того же граф Кавур по его приглашению примчался в Пломбьер, чтобы поддаваться впечатлениям, к делу не идущим. Тайная встреча в курортном городишке в Вогезах должна была иметь важные последствия.

Вопреки своей привычке ронять уклончивые фразы, император с первых же минут подтвердил, что будет сражаться на стороне Пьемонта в предстоящей войне с Австрией. Разумеется, если таковая не поведет к сокрушению монархических основ Пьемонтского королевства. Излишняя оговорка эта только подтверждала серьезность его намерений. Император говорил, глядя в окно, повернувшись спиной к графу. По-видимому, с трудом превозмогал привычку выражаться туманно, а может быть, подсознательно надеясь, что такая форма беседы поможет в случае нужды отказаться от своего обещания.

За окном еще цвели каштаны, облетали их белые свечи — бушевала на ветру малахитовая зелень дворцового парка. Согбенный силуэт всесильного монарха в обвисшем сером сюртуке вдруг напомнил Кавуру старика Петруччо, приживальщика в поместье отца. Мгновенное впечатление невольно вернуло ему ощущение свободы. Он почувствовал себя не просителем, а «одной из высоких договаривающихся сторон».

Вернувшись к овальному столу, на котором была разложена карта полуострова, Луи Наполеон принялся чертить на ней с помощью костяного ножа новые политические контуры Италии. За небрежными движениями Кавур угадывал обдуманную программу. Пьемонту предлагалась вся долина реки По — Ломбардия и изрядный кусок Папского государства. Это составит королевство Верхней Италии. Остальная часть Папской области и Тоскана — Среднюю Италию. Неаполитанское королевство перейдет к династии Мюратов. Первосвященнику останется только Рим с окрестностями, зато он будет назван главой Федерации четырех государств, хотя, конечно, на деле главенствовать будет Верхняя Италия, самое развитое королевство на всем полуострове.

Здесь император перешел на игривый тон:

— С чем же я вернусь в Париж после пломбьерского курса лечения? Как, по-вашему? — И, не дожидаясь ответа, с расслабленной улыбкой договорил: — Если мы не будем спорить с давней претензией Франции на сопредельные территории… Вы догадываетесь, что речь идет о Ницце и Савойе.

— Ваше величество… такая сделка…

Комиссионные ошеломили Кавура. Правда, Савойский дом при этом оказывался не в убытке: теряя, он приобретал. Но не в традициях Пьемонта отторгать хоть одну квадратную милю от своих владений.

Изложив свой план, император отбросил разрезальный нож и стал шаркающей походкой ходить по кабинету. Кавур удрученно безмолвствовал. Луи Наполеон остановился перед ним и спросил:

— Неплохой подарок? Как вы находите?

Со всей искренностью, на какую был способен, Кавур ответил:

— Ваше величество, я привык думать, что дарят, повинуясь движению души, не требуя ничего взамен.

Император поднял тяжелые веки, равнодушно скользнул глазами по очкам Кавура и, снова глядя в окно, ответил:

— Называйте это обменом, если угодно.

— На что же Пьемонт меняет Ниццу и Савойю?

— На вооруженную поддержку Франции. На армию в двести тысяч штыков. На освобождение от Австрии. Независимость не покупают на распродажах.

— Воля ваша, но этот вопрос я не могу решить, не зная мнения его величества короля Виктора Эммануила, — желая выиграть время, сказал Кавур.

В кабинет беззвучно вошел престарелый хилый камергер в коротких штанах и шитом золотом мундире. Белые шелковые чулки на его покривившихся ногах излучали сияние.

— Ваше величество, императрица хотела бы знать, сможет ли она увидеться с вами до обеда?

Со странной поспешностью император ответил:

— Сейчас иду! — И, обернувшись к Кавуру, добавил: — Подумайте. У вас будет время. Нет смысла затягивать решение. Все знают, что именно в серьезных вопросах король всегда единодушен с вами.

Оставшись один, Кавур почувствовал легкое головокружение и опустился в кресло. Золотистые пчелы, вытканные на вишневом штофе, обивавшем стены, на секунду запрыгали в глазах. Отдать Савойю и Ниццу! И это предлагает человек, который всегда повторял, что любит Италию, как вторую родину.

— Баденгэ! — сказал он вслух.

Баденгэ был торговец шелком, под его именем Луи Бонапарт жил в Италии в годы своих карбонарских увлечений. Сейчас император торговался, как купчишка. Базарная сделка! Да можно ли ему верить?! «Император-авантюрист», «демагог на троне», «карманный Наполеон» — других прозвищ он не заслужил даже у себя на родине. Чтобы воскресить истлевшую популярность, он хочет одним выстрелом подстрелить двух зайцев. Пощекотать тщеславие французов, выступив в защиту угнетенной страны, и польстить национальному чувству, отхватив по дешевке, как на распродаже, Ниццу и Савойю.