Опоясан мечом: Повесть о Джузеппе Гарибальди

— Послушать вас, — сказал подрядчик, — так граф только и заботится что о своей карьере. А ведь за время его правления в Пьемонте построены фабрики, удвоилось производство шелков. Даже таможенные доходы дали в прошлом году огромные прибыли. А железные дороги? Проложено восемьсот километров. Королевство уже теперь получает от них шесть миллионов!

И он победоносно оглядел всех. Как всякий итальянец, он упивался разговором о политике и был немало польщен тем, что способен поддержать разговор с такими осведомленными собеседниками.

— Вы говорите — шесть миллионов? Да хоть бы миллиардов! — возразил адвокат. — Народу-то не легче. Работники бегут с ткацких фабрик, со строительства дорог. Заработки те же, а дороговизна растет. Бегут куда глаза глядят! Хоть на другой континент. Скоро Южная Америка превратится в итальянскую провинцию.

— Народ, народ… Народ всегда недоволен, — сказал подрядчик. — Спросите этот народ, чего он хочет, он ответит — еще одну революцию.

— Все эти восстания, бунты, революции разрушают веру, — поддержал его попик. — А кто поймет без веры, что каждый должен трудиться в поте лица своего? Давно ли по Италии бродила безбожная орда гарибальдийцев? Думаете, их речи не заронили дурные зерна в души неразумных?

— Гарибальдийцы? Вы вовремя о них вспомнили! — Адвокат вскочил с места и встал перед священником, как будто хотел загородить ему дорогу. — Эти босые голодные люди дрались как львы на дорогах Ломбардии, на окраинах Рима. Гарибальди выгнал бы австрийцев из Италии, если бы ему развязали руки. Если бы все эти Карлы Альберты, Кавуры…

— Когда разбойникам, подобным Гарибальди, развязывают руки, — прошипел священник, — дело кончается бомбой Орсини.

Никто и не заметил, как на дорожке появился Кавур в парадном мундире с лентой через плечо в сопровождении секретаря.

— Как вам уже сказали, приема не будет, — отрывисто буркнул секретарь и, обратившись к Паулуччи, добавил: — Маркиз, прошу в кабинет.

Когда дверь кабинета захлопнулась, Кавур обнял маркиза.

— Прости, что тебе пришлось дожидаться. Я ведь не знал…

— О, я ничуть не соскучился. Такой спектакль! Я столько узнал о тебе от твоих просителей. Да и не только о тебе. Каждый так отчетливо выявил свой характер. Мне жаль, что ты не видел их лиц.

— Не видел лиц! — фыркнул Кавур. — Никогда не перестану удивляться, как умный, острый человек может интересоваться всякой чушью. Не видел лиц!

Ворча, он быстро перекладывал папки на столе, отыскивал что-то в ящиках, протирая стеклышки очков на шнурке, сморкался. Все это с самым озабоченным видом, не глядя на гостя. И, только отыскав нужные бумаги, спокойно уселся и спросил:

— Так что ты там услышал обо мне нового?

— Что ты все знаешь лучше всех. С этим я еще, пожалуй, могу согласиться. Но неужели тебе неинтересно знать, что о тебе думают, чего ожидают?

— Знать, чего ожидают? Разве только, чтобы обмануть эти ожидания.

Он метнул быстрый взгляд на Паулуччи. Даже перед самыми близкими не следовало бы до конца раскрываться.

— И еще мне жалко, — сказал Паулуччи, — что ты прервал эту сцену, когда заговорили об Орсини. Интересно, что о нем говорят в Турине?

Кавур ответил не сразу. Он вышел из-за стола, походил по комнате, уселся в кресло против Паулуччи и заговорил почти шепотом:

— Если хочешь знать, этот цареубийца — мое больное место. Я в тупике. Что о нем говорят в Турине? Да то же, что и везде. Вся Италия охвачена орсиноманией. Студенты в Падуе устраивают нелегальные панихиды. Его портреты продают из-под полы. Обрывок парижской «Monde» с его дагерротипом стоит полсотни лир. От Турина до Палермо о нем говорят как о новом Вильгельме Телле. И знаешь, кто вспомнил это имя? Жена Массимо д’Адзелио. Все лезет в политику. Никак не может забыть, что она дочка Мандзони, хотя давно уже никакая не дочка, а бабушка шестилетнего внука. Но дело не в этом…

Он остановился и испытующе посмотрел на Паулуччи.

Тот улыбался. Он прекрасно понимал, что осторожный Кавур колеблется, не решаясь доверить ему какую-то государственную тайну, и знал, что все-таки расскажет, потому что на всем белом свете довериться ему больше некому.

— Начинай, начинай, не робей, ты меня заинтриговал.

Кавуру показалось, что фамильярность маркиза зашла слишком далеко. Надо установить дистанцию, поразить его своим величием.

— Ты знаешь о моих отношениях с Луи Наполеоном. Мы не часто видимся, но каждая встреча — это какой-то апофеоз взаимопонимания. Без лишних слов, без дипломатических уловок. И конечно, бомба этого бандита Орсини — нож в спину Пьемонта. Между нами и Францией начались серьезные трения, создалась обидная напряженность, тормозящая наш союз. Кровь лилась не только в Париже. Это покушение и мне стоило крови. Император потребовал от нас высылки террористов, покушавшихся на правительства иностранных держав. Чего мне стоило провести этот декрет в палате! Иногда я сам себе кажусь канатоходцем. Балансируешь на веревке под куполом цирка. Голова кружится.

Паулуччи присвистнул и сочувственно посмотрел на графа.