Опоясан мечом: Повесть о Джузеппе Гарибальди

Сейчас эти предосторожности не имели значения. Кавур был захвачен смутной, но, может быть, гениальной идеей. Она была проста. Надо вызвать Гарибальди в Турин и предложить ему снова набирать волонтеров. Популярность этого кондотьера так велика, что под его знамена сбежится народ со всей Италии. Правительство будет делать вид, что пребывает в полном неведении, а для Австрии это, конечно, не останется незамеченным. Последуют угрозы, запросы, меморандумы. Вена никогда не отличалась тактом и деликатностью. Чуть промедлить с ответом, и австрийцы с барабанным боем переступят границу. И тогда вся Европа будет аплодировать Луи Бонапарту, выступившему на защиту независимости Пьемонта. Конечно, и тут есть риск. Вся эта голытьба, что соберется на зов Гарибальди, — пороховая бочка. Сможет ли кондотьер предотвратить взрыв? Захочет ли? Все это следует выяснить с помощью Ла Фарины, разумеется не посвящая его в свои планы.

Откровенная искательность Ла Фарины освобождала от всяких церемоний, и Кавур прямо приступил к делу.

— Вы встречаетесь с Гарибальди? — спросил он. — Доступен ли генерал для общения?

Ла Фарина меньше всего ожидал такого вопроса и несколько насторожился. Он принадлежал к числу тех людей, которые говорят не то, что думают и знают, а то, что хотят от них услышать.

— Встречаться с отшельником на диком, почти необитаемом острове затруднительно, — уклончиво ответил он, — но несколько раз за эти годы мы виделись.

— За эти годы? Что же он делает годами на необитаемом острове?

— Снискивает пропитание трудами рук своих. Обрабатывает клочок земли, охотится на диких косуль…

— Кумир Рима — на косуль? Годами?

Понять бы, чего он хочет! Ла Фарине почудилось некоторое сочувствие в его интонации, и он более смело продолжил:

— По-видимому, он считает, что это лучший выход. Чего он только не перепробовал после римского разгрома! Спасаясь от репрессий, поехал в Танжер — не нашел себе применения. Двинулся в Северную Америку, чтобы купить корабль и снова стать мореходом, — не собрал денег на покупку. Пришлось в Нью-Йорке поступить работником на фабрику к какому-то эмигранту и заняться изготовлением сальных свечей. Для кумира Рима занятие похуже огородничества. Ужасно. Не правда ли?

Кавур улыбнулся, не разжимая губ. Он прекрасно понимал, что Ла Фарина старается угадать его мысли, попасть в тон. Ему захотелось сбить его с толку:

— Человек, который за пятьдесят с лишним лет не приобрел ни профессии, ни состояния, должен довольствоваться тем, что подвернется. Это естественно.

— Сочиненная фигура! — с готовностью подхватил Ла Фарина. — О нем ходят легенды. И ведь гипноз охватил всю Европу. В Лондоне известный русский эмигрант назвал его античным героем. Это, говорит, человек из Корнелия Непота. А какой банкет устроили в Лондоне в его честь все эти диссиденты из Польши, Венгрии! Правда, это было давно, еще до того, как он поселился на Капрере. Six transit gloria mundi,[2] — вздохнул он, посмотрел на Кавура и, ничего не прочтя на его строгом лице, добавил: — А в народе его не забыли. Недавно мой кучер задел кнутом какого-то старика крестьянина, и тот крикнул: «Нет на вас Галубарды!»

— Все это может быть интересно, — сказал Кавур, — но я хотел бы знать, каких он сейчас держится мыслей. По-прежнему в тесной дружбе с Мадзини?

— Сомневаюсь. Разве вы не помните его открытое письмо в газете? Он предостерегал молодежь бояться подстрекателей и обманщиков с их несвоевременными попытками, губящими дело. По-моему, это стрела прямо в Мадзини!

— Что ж, это благоразумно. — Кавур вышел из-за стола, давая понять, что аудиенция окончена, и небрежно добавил: — У меня к вам просьба. Поезжайте к Гарибальди и привезите его ко мне. Конечно, как к частному лицу. И как можно скорее.

Ночью Кавуру не спалось. Дождь давно перестал. В доме тихо, и на улице тишина. Только изредка налетает ветер и обрушивает на оконные наличники целый водопад капель с кустов лавра. И снова тихо. Тишина звенит в ушах, и голова болит. Домашний врач говорил, что бессонница — переутомление мозга. Запугивает какой-то мозговой лихорадкой. А как прикажешь голове не работать? Если бы жить, как этот Гарибальди, швырять себя по белу свету, повинуясь минутным импульсам.

Обычно он отметал от себя все не касавшиеся дел размышления. Паулуччи часто упрекал его за то, что он плохо разбирается в людях, иногда неудачно выбирает помощников. Он отдавал себе отчет в справедливости укоров, но не соглашался. Государственный деятель не должен вникать в мелочи. Он мыслит обобщенно. Не Пьяченца и не Сан-Мартино, а всего лишь населенные пункты. Не Рейн и не По, а всего лишь водные артерии. Что изменится оттого, что он будет знать, что Ла Фарина страстный любитель лошадей и картежник? Хватит и того, что он беспрекословно слушается. Марионетками легче управлять. Детали только портят картину. Да и зачем она, картина? Нужен чертеж.

И все-таки Гарибальди возбуждал любопытство.