Опоясан мечом: Повесть о Джузеппе Гарибальди

В следующие три дня все объяснилось. Приехал в весельной лодке синдик с Маддалены, уединился с Гарибальди. Все знали: усилен королевский надзор за островом. Гарибальди выглядел безучастным, даже скучным. Прибыли с континента вечные подпольщики Розалино Пило, отважный человек родом из Сицилии, и его земляк Джованни Коррао. Пили вино. Заставили громко петь Спекки в соседней комнате. Уединившись, читали и обсуждали, — видимо, письмо Мадзини. Кто их знает… Волновался солдат на кухне, объяснял ослу, кротко взиравшему со двора в кухонное окно:

— Раз сицилианцы сражаются, надо поспешить к ним на помощь.

Спекки не выдержал:

— Ты-то при чем? Твое дело — филе из козы в винном соусе.

— Ну нет, брат, я воевал с Гарибальди.

Терезита тоже была взволнована, ожидала приезда Менотти. Отца надо беречь, он старый, подагра, ревматизм. Хватит, повоевал. Ее утешала одна мысль: в последние годы отец, выслушав советы, все делает наоборот. Или что-нибудь пообещает, а через два часа меняет намерение и поступает прямо противоположным образом. Обойдется…

А потом почтарь на паруснике привез отцу депешу от конспиративного центра с острова Мальта. Хорошо зашифрованный друг хорошо зашифрованным текстом о новых сортах винограда и фисташкового дерева сообщал:

Все потеряно…

В тот же день Гарибальди собрался и уехал, даже не простившись с гостями. Они еще два дня, до следующего парохода в Геную, охотились на коз.

Повезли трофеи.

Глава шестая

1. «Кастель Пульчи. До востребования»

Итальянцы звали его Лео. Выкликая перед строем, делали ударение на итальянский лад: «Мечни́ков». Он привык к этому. А был он Лев Мечников, сын поручика лейб-гвардии уланского полка, правовед, по высочайшему соизволению не закончивший курса, а спустя недолгое время удаленный и с медицинского факультета «за фанаберию и дерзость». По вечерам посещал натурные классы Академии художеств, изучал иностранные языки, например турецкий. Был Лев Ильич к тому же членом тайного студенческого общества, находился в опасной переписке с Чернышевским.

В свои двадцать лет где он только не побывал, даже в Палестине с миссией генерала Мансурова, инспектировавшей быт русских паломников. Бродил и в Венеции с альбомом для рисования. Но сбежал от австрийских жандармов, пронюхавших, что помещичий сын сколачивает Славянский легион в помощь Гарибальди.

Во Флоренции записался в волонтеры.

Губернатор Риказоли хитрил и медлил с погрузкой на пароходы. Мечников со всем отрядом изнывал, ожидая отправки в Сицилию. А там в мае уже вовсю полыхало восстание. Гарибальди, как в Риме десять лет назад, одним своим именем поднимал народ. Волонтеры пребывали в тревоге: что как альпийские стрелки прошлогодней войны управятся без их подмоги? Мечников мучился: что как не успеет даже повидать легендарного героя, как тогда в глаза смотреть питерским друзьям, как показаться в редакции «Современника»?

Он спать не мог, томился бессонницей. На заре уходил, не расставаясь с этюдником, за ворота казармы. Шагал полевой дорогой, обгоняя стада волов, мерно жующих, тупо глядящих, совсем как в милых с детских лет лугах отцовского имения в далекой Харьковщине.

Россию не забывал ни на минуту.

Там, за воротами усадьбы, проселок так же сбегал в овраг и медленно поднимался на взгорок, где ракиты за ветряной мельницей и ржаное поле. Это грустное поле, возделанное крепостными, и вековая тишина над ним чем-то были сродни равнине Тосканы с серой зеленью олив, в прочем ничем не похожей. Овцы поедали дрок при дороге — непохоже… Попик в порыжелой выгоревшей сутане на ослике, над головой черный зонт — непохоже… Но на худом, одни ребра, мерине босой черноногий мужик, обзываемый горожанами «контандин», — он немного напоминал табунщика Матюшку. А здешние старухи в черных вдовьих платках и долгополых отрепьях вызывали в памяти севастопольских печальниц, солдатских матерей. Накипали на губах недавние некрасовские строки: «Внимая ужасам войны, при каждой новой жертве боя мне жаль не друга, не жены, мне жаль не самого героя…»

Он возвращался. На казарменном плацу крики команд, топот, барабан. Замок Пульчи в шести милях от Флоренции уже не вмещал добровольцев. Сюда стекались со всей Тосканы, больше, конечно, городские, особливо студенты. Но вчера явились венгры в узких штанах и в чекменях с брандебурами. Сегодня — пять французских зуавов, белозубых, в алых фесках, точно мухоморы после грибного дождя. Мечников отписал об этом и в Питер, и в Панасовку, поставил свой адрес: «Замок Пульчи, до востребования…» Над ним посмеялись — ответа не жди, нет такого адреса.

На правах старожила он завладел подоконником, — там свежестью веет с полей. Спали втроем: с ним граф Дориа и белокурый ангелок — мальчик из отеля. Бок о бок сиятельный Федерико и плебейский сын Марио. Стены средневекового замка так толсты, что легко можно разместиться, если ложишься поперек, головами наружу.