Опоясан мечом: Повесть о Джузеппе Гарибальди

Всех взбудоражил юнец Монтальди — собрал настоящий митинг, кричал: «Пора на родину!» Он читал вслух тосканскую газету «Альба». С какого корабля он ее раздобыл? И как там свободно пишут! Какие дела творятся! А мы тут на отшибе!

Стали составлять список добровольцев, кто хочет домой.

И в самом деле, пора. Пришло письмо от Мадзини из Лондона, почти циркуляр: «Ждите моего указания». Все видели, как рассвирепел Гарибальди: «Я уж сам решу, когда нам плыть в Италию». Этот человек рвался из любой упряжки. Вскоре начался сбор средств. Богатые итальянцы, из купцов, зафрахтовали бригантину «Сперанцу» и доставили на ее борт нужные в долгом пути припасы.

Еще раньше Гарибальди отправил Аниту с детьми. Грустно покидать эту страну, покидать могилы соратников. Но единомышленники торопили, их набралось уже за шестьдесят.

И уже отчалил в разведку на родину молодой красавец Джакомо Медичи. Он приехал в легион с рекомендательным письмом от Мадзини и сразу полюбился: умный и мужественный человек. Где он только не побывал в свои тридцать лет — в Лиссабоне, в Испании, воевал с карлистами, за нарушение воинской дисциплины попал под приговор трибунала, но сбежал в Англию. Гарибальди не доверял послужным спискам, доверял глазам. У Джакомо глаза были честные. Его провожали в Италию все легионеры. Нетерпение владело ими, они проводили дни и ночи на пристани.

Однажды Гарибальди увидел в толпе тощую фигуру часовщика. Когда-то в Рио-де-Жанейро их познакомил Россетти, он убеждал его идти к партизанам Юга. Часовщик смущенно сунул Гарибальди сверточек — детские красные ботиночки, расшитые золотом. Просил отвезти в Геную — дочери.

Гарибальди сдержал улыбку. Дочь-то, верно, уже замужем! Ну что ж, пригодятся внучке.

Он показал на уходящего часовщика товарищам.

— Изгнанники — это всегда звучит почетно для итальянского слуха, — сказал он. — Но какие все разные! Этот несчастный все годы, пока мы воевали, провел в ожидании лучших времен. Они наконец наступили. Кажется, можно бы ехать. Так нет. Пришел проститься. Даже не завидует.

Кто-то спросил:

— Как же он живет?

— Я же сказал — он ждет. Пропустил свою жизнь. Прождался.

Прямо с пристани Гарибальди отправился в дом, где жил трубач легиона Тортаролло. Он был рядом с Гарибальди в сражении при Сант-Антонио: правая рука повисла как плеть, кровь фонтанами заливала его трубу, он перехватил ее левой рукой и продолжал трубить атаку. Теперь лигуриец умирал в маленькой лачуге на окраине города. И часто Гарибальди ходил к нему, носил в корзиночке, оставленной Анитой, немного фруктов и бутыль вина.

— Ты знаешь, Тортаролло, я видел того часовщика. Прождавшегося. Бродит возле «Сперанцы» слегка под хмельком.

— Возьмете его?

— Пусть ждет. Помнишь, в Италии это называлось «жить надеждой на шляпу кардинала», — сказал Гарибальди, разливая вино по стаканам.

— А возьмете с собой Сакки? И Анцани?

Он завидовал отплывавшим и в то же время хотел, чтобы такие, как он, раненые, больные, все были взяты на «Сперанцу». А сам уже не мог, отказался.

— Я сегодня привезу из больницы Анцани и Раморино.

— Это ведь далеко. Кажется, тридцать миль?

— Мы с Анцани проплыли по Уругваю шестьсот миль… Двадцать, тридцать тысяч миль нашего пути в эти годы я не считал. Тортаролло, ну-ка погуди мне, дорогой.

И Тортаролло достал из-под матраца свою трубу. Странно зазвучал в тесной комнате сигнал к атаке.

Ночью Гарибальди прискакал к госпиталю, влетел по парадной лестнице особняка помещика, сбежавшего в лагерь Орибе. Тоненькая сестра в белом фартуке провела его на плоскую кровлю, где под открытым небом стояли рядами койки. И там, на одной из них, он нашел лейтенанта Раморино.

Это был молодой красавец, раненный в бою под Сант-Антонио. Он ослабел от сильной потери крови. Он держал руки поверх одеяла и был похож на мальчика, еще не вышедшего из-под надзора матери. В порыве благодарности лейтенант сжал руку Гарибальди. Его хватило только на это рукопожатие, он упал на подушку.

— Спасибо, капитан! — говорил Гарибальди, своею властью повышая лейтенанта в чине. — Такие, как ты, создали славу легиону. И мы еще повоюем в Италии, мальчик мой.

— Возьмете?

— Я же сказал тебе — повоюем в Италии.

— К сожалению, гадалка думает иначе, — проговорил Ромарино.

— Какая, к дьяволу, гадалка? Ты бредишь? Ты вроде моей Аниты.

— Нет, генерал. Прославленная в Сальто гадалка наворожила, что я опозорю свое имя убийством друга.

— Может быть, на дуэли? Тогда простительно! — подсказал Гарибальди.

— Может быть. Но этого она не сказала. — Глаза его потускнели, он со вздохом добавил: — И еще она нагадала, что я рано погибну в бою. Но я думаю — если в Италии, то ничего… Мать учила меня верить гадалкам.

Сестра провела генерала в боковую комнатушку, где в одиночестве лежал Анцани. Он что-то при свече записывал в свой журнал, но, увидев Гарибальди, сунул тетрадь под подушку и закашлялся, аккуратно сплюнул в скляночку. Гарибальди был поражен его прозрачной худобой — как быстро забирает смертельная болезнь.

— Анцани, ты готов? — спросил Джузеппе, сжимая его влажную руку.

— Нас отпускают?