Опоясан мечом: Повесть о Джузеппе Гарибальди

Время идет, а обещанные реформы существуют только в проекте. При других обстоятельствах это привело бы просто к бунту, но народ не так легко расстается со своими кумирами. В Риме появилась оригинальная фигура народного вожака — некий доморощенный оратор Анджело Брунетти, по прозвищу Чичеруваккьо-Цицерончик, выдающий себя за близкого друга папы. О, эта личность заслуживает описания, хотя лучше всего ты мог бы его представить, вспомнив брейгелевские картины, „Деревенскую свадьбу“, что ли. Глядя на него, вспоминаешь об отчаянных гезах, о нидерландском обжорстве, пузатых пивных кружках, кулачных боях. Представляешь, какой авторитет у простонародья может иметь такой герой? Вокруг проповедника собираются толпы, готовые идти за ним хоть на эшафот. Но за грубой внешностью скрывается человек прямодушный, наделенный нравственной силой и воображением. Поверишь ли, он сочиняет мелодрамы и воспевает в них античные добродетели и мечту о единении Италии! Я их не читал, но лорд Минто, посланник Пальмерстона в наших краях, имеет смелость сравнивать этого Чичероваккьо с Горацием! Привести в такое состояние англичанина — для этого нужен если не талант, то по крайней мере темперамент. Каково же его влияние на толпу, если ему поддался даже хладнокровный сын Альбиона? Суть его агитации очень проста — защитить папу от происков австрийцев и иезуитов и добиться всех возможных и невозможных реформ.

В последнее время все шире и шире распространяется слух о заговоре против папы. В народе идет сильное брожение, и государственный секретарь Джицци был наконец вынужден издать декрет об организации национальной гвардии. Это решение вызвало отставку государственного секретаря Джицци. Идет брожение — брожение, которое, на мой взгляд, неизбежно выльется в восстание. Боюсь, что за предводителями дело не станет. Говорят, что этот рыцарь без страха и упрека, этот корсар новейшей формации Джузеппе Гарибальди, прославившийся по всему свету со своим Итальянским легионом, прислал из Монтевидео письмо Пию с предложением своих услуг. Если вспомнить, что еще не так давно папе писал сам Мадзини, то сдается мне, что Пия надо называть не несчастьем века, как сказал Меттерних, а парадоксом века.

Боюсь, что очень утомил тебя длинным письмом. Но хотя ты и делаешь вид, что целиком занят вопросами земледелия, я знаю, что по-настоящему тебя интересует только политика, как и всякого итальянского патриота.

Твой Эммануеле.

Р. S. А может быть, соберешься в Рим? Вот было бы интересно!»

Кавур бережно сложил листки в конверт и запер письмо в секретер. Черт возьми! Не у одного Карла Альберта есть друзья в Риме. Пожалуй, д’Адзелио с его вечной игрой и несносным томным позерством не смог бы написать монарху такого обстоятельного донесения. Самодовольная улыбка мелькнула на бледном лице и тут же сменилась глубокой озабоченностью. Радоваться рано. Надо торопиться пригласить Бальбо и Санта-Розу, наиболее влиятельных и серьезных из умеренных, обсудить римские события. Революционная зараза не знает границ. Если уж Гарибальди, этот преступник, ускользнувший от виселицы, не стесняется предлагать свои услуги папе, то чего же ждать от прочих мадзинистов, находящихся рядом, под боком? Все это надо объяснить, втолковать королю. Конституцию! Опередить сектаторов. Если правительство пойдет на реформы, ни о каком восстании не может быть речи!

Заспанный лакей в пудреном, криво надетом спросонья парике просунул голову в полуотворенную дверь:

— Синьор д’Адзелио хочет срочно вас видеть.

— Так он же в Риме!

— Они в карете, с баулами, не заезжая домой, — к вам.

— Проси!

Кавур только и успел, что провести щеткой по всклокоченным после сна волосам, как появился д’Адзелио в дорожном макферлане, с цилиндром в руках.

— Прости, что спозаранок, но во дворец в этот час я не могу явиться. А после того, что произошло, не могу ехать и домой и рассказывать, какие шляпки носят нынче в Риме.

— Что произошло?

— Австрийцы вошли в Феррару.

— Война? — Кавур вытер полотенцем сразу взмокший лоб.

— Еще нет, но в любую минуту все может начаться.

Д’Адзелио сбросил плащ на стул и упал в глубокое кресло. Пламя свечей на камине заколебалось, уродливо осветив нахмурившегося Кавура. Он подошел к окну, отдернул занавески, распахнул рамы. Заливистое щебетанье птиц наполнило комнату.

— Как тут спокойно! — вырвалось у д’Адзелио. — В Риме — столпотворение…

— Испанского? Или коньяк? — спросил Кавур. Он все еще озабоченно ходил по комнате, будто выискивая какой-то непорядок.

— Граппу деревенскую, если можно. Возвращает силы.

— Граппа, — сказал Кавур, переставляя бутылку и бокалы на маленький столик, и пояснил: — Пью, чтобы сон отогнать. Работаю по ночам. Так что же случилось? По порядку.