Оппортунистка

В год моего отъезда из Флориды Берни как-то позвонила мне, чтобы сообщить, что некий джентльмен звонил в офис и спрашивал о моем текущем местонахождении. Она упоминала, что у него был британский акцент.

– Я женился на ней, Оливия.

– На ком?

– На Леа.

– Я думала, ты муж Джоанны Смит.

У меня кружится голова.

– Леа – это ее второе имя, она всегда представляется так, и она оставила свою фамилию. Джоанна Леа Смит.

Слово «женился» звенит у меня в ушах, и я раздраженно тру виски. Калеб женат. Обвенчан. Окольцован. Семейный человек…

– Калеб, – выдавливаю я задушенно. – Зачем ты здесь? Вообще-то нет, не отвечай – просто убирайся к черту.

Я повышаю голос и поднимаюсь с места.

– Я хотел поговорить с тобой с глазу на глаз до общей встречи.

Я сажусь обратно.

– Это ты меня искал? Ты пытался найти меня, чтобы я взялась за дело Леа?

Он кивает.

– Нет, – говорю я. – Ни за что, никогда. Нет.

Может, она так и не рассказала ему о том, что я сделала. Он просто думает, что я собрала вещи и уехала. Память еще не вернулась к нему!

– Да, – говорит он, вставая. – Ты сделаешь это. Она виновна, а ты – лучшая лгунья, которую я только знаю.

Ладно, может, и рассказала.

Хмыкнув, я отвожу взгляд.

– У меня нет ни малейшего желания выигрывать для тебя это дело, – усмехаюсь я, откидываясь на спинку кресла.

– За тобой должок, – улыбается он. – Знаю, у тебя нет совести, но, думаю, после всего, через что ты заставила меня пройти дважды, ты захочешь подумать над тем, чтобы взяться за эту работу.

– Я бы рассказала правду в итоге, – бормочу я.

То есть рассказала бы, если бы Ариэль Фармацевтическая Мошенница не шантажировала меня, но все равно…

– Неужели, Оливия? Или ты просто ждала, когда моя память вернется и я все узнаю сам?

Я смотрю на потолок и хмурюсь.

– Слушай, я тут не для того, чтобы обсуждать твою лживость, манипулятивность и бессердечность.

Ауч.

– Я прошу о личном одолжении. Я знаю, как ты к ней относишься. Я знаю, что она сделала, но мне нужно, чтобы благодаря тебе она не получила тюремный срок.

– Я хочу, чтобы она получила срок.

Калеб странно на меня смотрит: его взгляд блуждает по моему лицу и рукам.

– А я не хочу. Она моя жена. И я прошу тебя хоть раз принять во внимание мои чувства.

Больно слышать от него слово «жена». Знаю, так не должно быть, но все равно больно.

– Ты не можешь давить на мое чувство вины, чтобы я защищала эту гадюку! Кроме того, Леа никогда на это не согласится, – возражаю я. – Если ты не заметил, наша с ней ненависть вполне взаимна.

– Леа сделает так, как я скажу. Мне нужно, чтобы ты пообещала, что сделаешь все, что в твоих силах, чтобы ей помочь.

Я чувствую прилив адреналина. Я могу взяться за дело и проиграть намеренно! Да! Но – нет, я знаю, что не сделаю этого. Времена, когда я играла с чужими жизнями, давно прошли. П. Р. О. Ш. Л. И.

– Не могу. – Я вонзаю ногти себе в бедра, чтобы не кричать.

– Конечно можешь, – говорит он, упираясь руками в мой стол и наклоняясь ко мне. – Ты одержима собственным успехом – всегда была. Возьмись за дело. Выиграй его, Оливия. Ты будешь богата и знаменита… а я, возможно, даже подумаю над тем, чтобы тебя простить.

Простить? Я представляю, как ужинаю в их доме – просто Леа, Калеб, их дети… и я. Мне хочется рассмеяться ему в лицо.

Я злобно на него смотрю. Он все еще самый красивый мужчина на свете. Амнезийный женатый мерзавец!

– Увидимся в конференц-зале в девять. Я сообщу о своем решении, – говорю я, заканчивая разговор.

Он смотрит на меня нечитаемым взглядом и выпрямляется, чтобы уйти.

– Пусть это решение будет правильным, Герцогиня, – говорит он, выходя за дверь.

«Герцогиня». Мрачно усмехнувшись, я бросаю упаковку стикеров ему вслед.

Ровно час и сорок пять минут уходят у меня только на то, чтобы взять себя в руки. Неописуемый шок от встречи с ним после стольких лет заставил меня обмякнуть на стуле, как тряпичную куклу. Я все продолжаю вспоминать ту часть, где он поворачивается ко мне, а я от неожиданности давлюсь кофе.

Я делаю дыхательные упражнения. Успокаиваю себя мыслями о счастливой радуге и мороженом, но цвета все время превращаются в черный, а мороженое тает и становится неразличимой массой. Наконец, вернув себе подобие спокойствия после неоднократного вонзания ножа для писем в папку с делом Леа, я направляюсь в конференц-зал.

– А он горяч! – шепчет мне секретарша, когда я прохожу мимо ее стола.

У меня дергается глаз.

– Ой, замолчи.

В первую очередь, войдя в зал, я замечаю Леа. Как я могу ее не заметить? Она все так же окружена ореолом красно-рыжих волос. Оттенок кажется ярче, чем четыре года назад, более насыщенным. Лучше бы я послушала насильника Добсона в тот день и просто пошла домой. Тогда ничего не произошло бы.

Калеб встает, когда я вхожу. Очаровательно. Леа отводит взгляд. Обидно, да?

– Оливия, – говорит Берни, просияв при виде меня. – Позволь представить: Леа Смит и ее муж, Калеб Дрейк.

Мы все пожимаем друг другу руки, и я сажусь напротив них. Калеб, положив руку на спинку стула Леа, улыбается, как будто мы давние друзья, и подмигивает.