– Вот. – Она вручает мне копии писем Тернера. – Слушай, пришло время что-то предпринять. И я не говорю о твоих обычных играх с ложью и шпионажем. Пора рассказать ему правду обо всем.
– О чем, например? Что там еще рассказывать? Он уже знает обо всем важном.
– Например, о том, что Леа приходила шантажировать тебя и подкупить тебя деньгами… как насчет этого?
– Это не поможет. Он и так уже знает, что она прогнила насквозь, как я. Он просто обожает аморальных девиц.
– Тогда как насчет спросить его напрямик о его чувствах к тебе? Она нашел тебя снова, даже после того, как узнал, что ты сделала, пока у него была амнезия. Он все еще влюблен в тебя, Оливия. Тебе надо просто убедить его в этом.
Я вспоминаю тот вечер перед вынесением оправдательного приговора Леа, когда он заявился ко мне в квартиру. Он всегда приходил ко мне вот так, правда? В музыкальном магазине, в продуктовом, в моем офисе. Черт побери. Кэмми права: здесь что-то не так.
– Хорошо, – говорю я.
– Хорошо, – соглашается она. – Теперь включи компьютер: нам нужно выяснить, куда они уехали.
Два часа спустя я возвращаюсь в свою квартиру. Окна открыты: в лицо мне бьет соленый морской ветер. Я глотаю его и начинаю искать своего крысу-жениха. Напоминаю себе оставаться спокойной и вести себя, как настоящая леди, но когда я вижу, как он принимает солнечную ванну у меня во дворе, то ругаюсь так громко, что он резко поворачивается, едва не уронив стакан с водой.
– Вот. – Я стаскиваю с пальца кольцо и швыряю ему. Оно падает у его ног, подпрыгивая на плитках. – Я уезжаю. Чтобы к моему возвращению тебя здесь НЕ БЫЛО.
Он подскакивает, озадаченный моим странным поведением. Смотрит слева направо, как будто ответ кроется где-то рядом.
– А?
Я смотрю на его солнечные очки от «Гуччи», на плавки лососевого цвета, на то, как механически и неловко он двигается, – и меня охватывает стыд. О чем я только думала?
Но я не думала! Я просто пыталась заполнить сердце хоть чем-нибудь. Кэмми была права!
– Ты прекрасно все знаешь: Леа! Все эти месяцы, пока я защищала ее в суде, ты так ничего и не сказал мне!
Тернер резко бледнеет, несмотря на свой нелепый загар. Он взмахивает руками, словно не может решить, сдаться ему или обвиняюще указать на меня.
– Ты встречался со мной ради билетов на Суперкубок! – кричу я.
– Да, но…
– Заткнись! Просто заткнись.
Я падаю в шезлонг, схватившись за голову. Чувствую себя девяностолетней старухой.
– Тернер, мы не подходим друг другу. Я не хочу выходить за тебя замуж. Прости.
– Ну. – Он обиженно фыркает. – А я разве не имею тут права голоса?
Я смотрю на него сквозь пальцы.
– Нет, не имеешь. – Вздохнув, я встаю. – Мне пора собираться.
Я направляюсь в дом.
– Но почему? – кричит он мне вслед. – Почему мы не можем просто уладить это?
Я останавливаюсь. Оборачиваюсь через плечо.
– Нечего улаживать. Я не могу дать тебе то, чего у меня нет.
Глава 18
Восемь часов спустя я лечу бизнес-классом, попивая колу и нетерпеливо барабаня пальцами по подносу с закусками.
Калеб и Алый Зверь в Риме. Да, именно так,
– Вы впервые будете в Риме?
Оглянувшись, я натыкаюсь взглядом на пару сине-зеленых глаз, которые смотрят на меня с соседнего кресла.
– Гм. Да.
Я стараюсь говорить максимально сухо, чтобы это приняли за грубость, и снова смотрю в окно.
– Вам понравится. Это лучшее место в мире.
– Да уж, чтобы делать детей, – бормочу я.
– Простите?
– Да нет, ничего, – говорю я. – Я лечу по делам, так что для меня в Риме будет много работы и никакого веселья.
Я фальшиво смеюсь и притворяюсь, что копаюсь в сумочке.
– Жаль. Вам стоит хотя бы посетить Колизей – он совершенно потрясающий.
Только теперь я смотрю на него, потому что на самом деле это неплохая идея. Черт возьми! Я лечу в Рим! Вот теперь я официально в восторге. За всей суетой бронирования билета, сбора вещей в чемодан и разрыва с Тернером я совершенно об этом забыла.
– Может, я так и сделаю, – говорю я, улыбнувшись.
Он неплохо выглядит. Ладно, на самом деле он по-разбойничьи красив: угольно-черные волосы, карамельная кожа, точеная челюсть. Узнаваемо еврейский нос. Мне вдруг становится стыдно за свою бледность.
– Ной Штейн, – он протягивает мне руку, и я пожимаю ее.
– Оливия Каспен.
– Оливия Каспен, – повторяет он. – Очень поэтичное имя.
– Что ж, это самая странная вещь, которую мне когда-либо говорили.
Я корчу лицо, и он улыбается.
– Чем вы занимаетесь? – спрашиваю я, стараясь звучать приятно.
О боже, я только что порвала с Тернером!