Opus Dei. Археология службы

В этой перспективе примечательно, что в основе хайдеггеровской интерпретации произведения искусства (которая последовательно объявляет себя онтологической, а не эстетической), также лежит аналогичная парадигма дельности. Знаменитое определение искусства как «полагание истины в изделие» (das Kunst ist das ins-Werk-setzen der Wahrheit: Хайдеггер 2, с. 130, перевод изменен) в конечном счете предполагает онтологию дельности. Во Введении в метафизику (1935) произведение искусства есть то, что делает действительным [er-wirkt] бытие в некоем сущем (Хайдеггер 1, с. 235, перевод изменен), и делание действительным [erwirken] означает полагание-в-изделие (там же). Бытие есть нечто, что должно быть пущено в дело/положено в изделие[108], и искусство и философия являются агентами этой операции.

Примечательно, что в Zusatz[109] к Ursprung des Kunstwerks[110], добавленном в 1956 году, Хайдеггер, уже употреблявший в тексте термин Gestell («То, что названо здесь „формой“ [Gestalt], следует мыслить в согласии с тем устанавливанием [Stellen] и тем Ge-stell, в качестве которого бытийствует изделие-произведение, в той мере, в какой оно выставляется и производится [sich auf– und herstellt]»: Хайдеггер 2, с. 187, перевод изменен), может безоговорочно указывать на взаимопринадлежность Gestell, место которого находится в произведении искусства, и Gestell как термина, обозначающего технологическое производство (там же, с. 232–233). Чуть выше он указывает на двусмысленность, скрывающуюся в выражении in-das-Werk-setzen, которое может означать как то, что бытие полагает себя в изделие-произведение само[111], так и то, что для этого оно нуждается в человеческом вмешательстве. В хайдеггеровской онтологии здесь-бытие и бытие, Dasein и Sein, вовлечены в отношение обоюдного приведения в действительность, в рамках которого, аналогично парадигме литургической дельности, можно сказать как то, что здесь-бытие пускает в дело и делает действительным бытие, так и то, что бытие реализует здесь-бытие. Так или иначе, отношение между Dasein и Sein представляет собой нечто вроде литургии: сразу и онтологическое, и политическое служение.

Порог

Попытаемся резюмировать в виде тезисов основные черты, определяющие онтологию литургического таинства.

1) В литургии речь идет о новой онтолого-практической парадигме – действительности, в которой бытие и действие вступают на порог неразличимости. Если Платон, по словам Фуко, учил политика не тому, что он должен делать, но тому, кем он должен быть, чтобы при случае мочь действовать благим образом (Фуко 1, с. 305–306), то теперь речь идет о том, чтобы показать, как до`лжно действовать, чтобы мочь быть, – или, скорее, как достичь точки неразличимости, в которой священник есть то, что он должен делать, и должен делать то, что он есть. Подчинение действия бытию, определявшее античную философию, утрачивает здесь свое значение.

2) Поэтому, в то время как бытие и субстанция остаются независимыми от эффектов-следствий, которые они могут произвести, в качестве действительности [nell’effettualità] бытие является неотличимым от своих эффектов, оно в них состоит (esse in effectu) и является для них «функциональным».

3) Сущностной чертой действительности является дельность. Под этим термином мы понимаем то, что бытие не просто есть, но «пускает себя в дело», приводит в действие и осуществляет себя само. Как следствие, energeia отныне означает не бытие-в-деле как полное пребывание в присутствии, но «оперативность», в которой сами различения потенции и акта, операции и ее результата, делаются неопределенными[112] и утрачивают свой смысл. Opus является самой operatio, и дельной является божественная потенция (operatoria virtus Dei), которая прямо в самой своей виртуальности пускает себя в дело и осуществляется. В этом смысле дельность является реальной виртуальностью или виртуальной реальностью.

4) В этом измерении причина и ее эффект-следствие сохраняются, но в то же самое время делаются неопределенными: с одной стороны, деятель действует только поскольку он сам, в свою очередь, является эффектом-следствием (поскольку, как инструмент, он движим перводеятелем); с другой – эффект-следствие автономизируется от своей причины (для него она является только инструментальной причиной, но не действующей и не целевой).