Opus marginum

«Да пошла ты! Не убивал я его. Я скоро сойду с ума, прикинусь теоремой Пифагора, и только ты меня и видела!» — я с размаху бросил трубку на стол. Мари продолжала что-то визжать, но я не расслышал ни слова, и вскоре ее голос сменили мерные гудки. Я сварил еще кофе, и, помяв в руке пустую пачку, резко встал, оделся и пошел за сигаретами. Выйдя из подъезда, я понял, что спокойной жизни пришел конец. Напротив, поигрывая ключами от машины, стоял Матвей. Я вообще-то не из робких, но когда сзади выросли две фигуры, очень хорошо мне известные, меня прошиб холодный пот. Тот, что повыше был Саймон, бывший рыбак, а теперь то ли сутенер, то ли торговец наркотиками, короче, весьма темная личность. Второй, Пол, был вышибалой в «Иерусалиме», и недобрая слава гремела о нем по всем кабакам нашей неспокойной округи. Я все-таки нашел в себе силы улыбнуться. «Привет, Матвей!» — я махнул ему рукой и попытался пройти мимо, но почувствовал, как железная клешня Пола защелкнулась на моем плече. «В чем дело?» — я резко развернулся, и первый удар был за мной. Я увидел удивление в глазах Саймона и просмотрел резкое движение Матвея. Мотоциклетная цепь обвилась вокруг моего лица, и глаза залила кровь. Когда я очнулся, первое, что я услышал, были слова Матвея: «И никто не мог отвечать ему ни слова, и с того дня никто уже не смел спрашивать его». Потом желтый фонарь в красной пелене и тот же голос, но уже совсем рядом со мной: «Слушай, щенок, Джез обещал вернуться, и он вернется. Первым, к кому он придет, будешь ты. Я думаю, ты станешь паинькой», — еще один удар по лицу и я провалился в сладкую приятную бездну, уже не пытаясь ухватиться за ее скользкие края. Пришел в себя уже дома. И тут же зазвонил телефон. «Алло?» — я не узнал собственный голос. «Никак не могу до тебя дозвониться. Слушай, Пилат, у тебя есть свободная минута?» — это был Роди, один из немногих, с кем я еще поддерживал отношения. «Я, по-моему, свободен уже навсегда», — я ощупал себя, пытаясь найти хоть одно живое место. «В чем дело?» — Роди понял мой намек и встревожился. «Там был плач и скрежет зубов. Если сможешь, приезжай скорей, но ни в коем случае не один». Я в изнеможении сел на диван. Жутко хотелось курить, голова кружилась. Я еле доплелся до туалета, где меня вытошнило. Телефон зазвонил снова. «Я уже все знаю» — это Мари — та, бесполезность которой я ощущал более всего. «Заткнись сейчас же и слушай меня. Если твой Джез вернулся, передай ему, что я согласен, ибо нет большей отрады умирающему, чем убить», — я жутко захохотал и аккуратно водрузил трубку на место. Голова закружилась еще сильней, и я, не удержав равновесия, упал на пол и отключился. В моем бреду пронеслось много разных картин, пейзажей, натюрмортов, но далианский Джон стоял перед глазами, пока его не прогнал голос Джеза: «Ты поздно согласился, но ты умеешь чувствовать кровь…». «Ты думаешь, что я отступил из слабости?» — я еле шевелил губами. — «Это твоя ошибка — суть тоже ты. Судить проповеди гениального труса? Нет, не для того я вернулся; я тоже возвращался как ты, в самый разгар поминок. Ты хотел отвадить человечество мыслить — ты не дождешься особого наказания — так говорю я, о смирении которого тебе не хватало смелости мечтать. Ты увидишь, какие ничтожества я заставлю тебе поклоняться — тебе станет противно от одного их вида», — мысли мои, сбившись в комок, бешено скакали по вращающемуся полю дьявольской рулетки. «Ты разыскал меня, стало быть, ты знал, на что шел. Мы сыграли все снова, только ты, всегда страдавший провалами в памяти, все перепутал. А теперь уходи, мне еще не пора», — я попытался встать, но тщетно. Джез не отвечал, и я, превозмогая боль, открыл глаза. Передо мной стоял Матвей с лицом убийцы и револьвером в руках. «Джез был здесь?» — его глаза нервно запрыгали по комнате. В это время хлопнула дверь, и я услышал голос Кая: «Брось пушку, подонок». Матвей обернулся, но слишком поздно. Солдатский ботинок Роди пришелся ему прямо по виску. Матвей выстрелил, и пуля, отколов приличный кусок штукатурки, застряла в толстом переплете бабушкиной Библии. За какие-нибудь три минуты тело Матвея превратилось в кровавое месиво. (Трое против одного — конечно, может быть, не справедливо). Я подполз к нему, вытащил из кармана его куртки записную книжку и раскрыл на последней странице. «…Пойдите и возвестите братьям моим, чтобы шли в «Галилею» и там увидят меня…». «Слушай внимательно, сейчас ты возьмешь это», — я показал Роди книжку, — «и отнесешь ее в «Иерусалим», передашь Полу. Затем вызовешь сюда «скорую». А вы» — я обратился к Каю и Эну, — «простите, что попытался решить все без вас. Надеюсь, в третий раз этот склеротик не испортит нам спектакля. Вы свободны», — перед глазами поплыли черные круги, а в ушах захрипел безумный голос Джеза — «лама савахвани, лама савахвани». Над городом буянила ночь, и только вывески ночных кафе веселыми огоньками прорезали сгущающуюся темноту: «Иерусалим», «Галилея», «Три поросенка»…

Кондуктор