Opus marginum

Утро чуть-чуть другое — нахлынула хорошо знакомая упёртость. «Макарыч» переселяется в карман. Надежный, наградной, родной. Тот же маршрут до конторы и обратно. Водила искренне рад (так спокойней). По сигарете — и опять: с утра рабочие, студенты и пенсия (можно и поспать). Симпатичная девчонка очаровательно врет, что забыла проездной — верю, дорогая. Два школьника передают друг другу заламинированный льготник — не вижу, я ведь снайпер. К вечеру накатывает усталость. У стадиона вваливаются фанаты — опять проигрыш. За два дня посылают во второй раз — что у нас за страна такая: каждый жаждет указать дорогу к счастью? Бить не буду. Тумблер переключился почти мгновенно. Трек кивает водителю и выходит за самым активным из ублюдков. Спокойно между домов привычным крадом. У двери подъезда удар в бок, легкое давление пальца на курок (самодельный глушитель не подвел). Родители будут долго плакать над своей ошибкой, которую никогда не поймут. Вечером с девочкой уже разговаривал — на душе было легче. Маринка учится в техникуме. Работает просто так. Скучно. Просится покататься вместе. Нет. Можно остаться? Нет. Но слез не было. Привязываться нельзя.

Два дня прошуршали спокойно. Куда-то исчезла Маринка. Заболел водила. Сменщик — лох, да еще и с гнильцой. На третий день — все пришло в норму. Мент в гражданке. Документов нет. Обозвал сволочью. Прогулялся за ним по свежему воздуху — оставил остывать между мусорными бачками. Водила по возвращении одобрительно кивнул. Маринка ждала у общаги. Всю ночь был на высоте — все-таки встряска заряжает. «Зайцы» грубят — я им не дед Мазай. После третьего в городе начался шумок — Маринка пару раз сказала «маньяк», ничего не подозревая. Я прав — и нечего заниматься самокопанием. На маршруте появились в штатском (их не видит только слепой). Четвертого чуть не прихлопнул прямо на сидении — люди, где же ваше человечье? Не надо оскорблять мою маму — я сам ее не помню. Осел на сугроб сразу. Водила молчит. Трек здесь уже три недели, Маринка поселилась в общаге. С пятым — нелепо и правильно.

Последний круг. Садится. Трезвый. Стеклянные глаза. Проездной показывает сразу. Рядом девушка — лет семнадцать, симпатичная. Пытается обнять. Молча сопротивляется. Все смотрят в окно. Лезет к ней под шубу (сам бы сейчас залез) — она переходит на полукрик. Трек оценивает аудиторию. Семейная пара лет сорока (нервно щебечут). Студент (безразлично роется в сумке). Два курсанта (с интересом). Рабочий интеллигент (тупо в окне). Толпа школьниц (класс шестой — испуганно сосут мороженое). И кондуктор. Девушка истерично визжит. Два удара по лицу — молчание. Общее молчание. Немой страх. Трек снимает сумку. Выдирает с корнем из троллейбуса машущего ручонками подонка и волочет его по грязному снегу подальше от близоруких фонарей. За заколоченным ларьком первый выстрел в пах, второй — контрольный. Троллейбус ждет. С одного пинка — обоих курсантов за борт. Конечная. «Поосторожнее, братишка!», — водила коротко жмет руку и пристально смотрит в глаза. Трек больше не вернется — прошел ровно месяц.

Вечером у Сашки опять коньяк. Завтра получишь расчет и сразу заступай у меня. Объект хороший. Хватит накатывать нервы и болезни. Можешь остаться. Ладно, давай посошок. Маринка читает Достоевского. «Злочiн и кара» — никогда не смогу серьезно относиться к украинскому. Дурак Раскольников со своими «пробами». Не помню, чем там все закончилось. Покаялся, но не раскаялся. Не хочется разбираться — свой вечный «трояк» по литературе есть. Терзал Маринку всю ночь — организм как часы. Она в первый раз сказала «спасибо». Трек не ответил.

С утра в контору — небольшая кучка денег. Впереди — новая работа. Купить Маринке хорошего вина. Тот же самый троллейбус. За рулем лох-сменщик, кондуктор — молодой парень в камуфляжной куртке. Грубо: «Проездной!». «Да пошел ты…» — и нервно прыжок на остановку. Здесь недалеко дворами — нужный объект. Взгляд через плечо — троллейбус отчаливает. Кондуктор мельтешит в районе мини-рынка. Точно не за сигаретами. Два поворота — скрип за спиной.

…бежать от себя, на себя, под себя? Никому не разрешено думать так же. Одиночность жизни, неповторимость — обмануть бога. Тело научено, душа сопротивляется. Каждая мимо брошенная копейка вернется и выест дотла. Дома. В каждой конуре — людишки. Копошатся, надеются жить и — счастливы вопреки. Тебе-то что надо? Будь всеми и забудь «скучно», «неинтересно». Тоска — спутник свободы. Будешь бежать — никуда не успеешь. Бог криворук — загребает что дается, нам и терпеть смешно. Маринка любит ходить по дому голой. Сейчас, наверное…

Трек нащупал «макаров» и положил палец на курок. Февраль — время осечек. Кастрированный воздух. Скерцо «берцев» (полгода в «музыкалке» под плач мамы). Взгляд назад. Рука вверх. Поворот за угол. Орел-решка. «Он абсолютно прав». Ствол на уровне виска. Небольшое движение пальцем — и сквозь плавающие огоньки — камуфляжная куртка, исчезающая за дверью подъезда. Он там живет. Сейчас — обеденный перерыв. Я обычно бегал в «Макдональдс». Нелепо, как желтые мимозы Маргариты…