Оранжерея

Нашей команде, одной из примерно полусотни групп, трудящихся под руководством генерала-декана Атона, потребуется гигасекунда, чтобы конкретизировать и подкрепить действиями это предложение. Мы снова и снова систематически просматриваем сотни возможностей, изучая влияние на защищенную брандмауэром экспериментальную сеть ворот, зараженных червями, пока наконец не появляется рабочее решение. После этого нам потребуются сотни мегасекунд, чтобы применить решение на практике, распространить его. Когда начинает казаться, что проще взорвать сеть ворот вместе с зараженными узлами и хоть так похоронить Короля, у нас появляется вакцина.

Король в Желтом – скоординированный червь, который получает инструкции от удаленных узлов. Он сравнивает эти указания с указаниями своих соседей и, если они кажутся правильными, выполняет их. Это удерживает любые отдельно взятые зараженные ворота от быстрого излечения. Но, атакуя тысячи ворот одновременно, мы можем убедить систему, что наши новые инструкции – правильные: раз у них преимущество – их и следует выполнять. Наша вакцина представляет собой модифицированную, взломанную версию вируса, решающую сразу несколько объективных задач. На наш взгляд, в совокупности этих решений должно быть достаточно, чтобы предотвратить новую эпидемию. Когда люди проходят через А-ворота, защищенные этой версией, им в языковой центр подгружается диагностический патч доктора Санни, уничтожающий ранее записанную туда же копию Короля. Диагностический тест состоит из простого дислексического недостатка, который проявляется только при заражении: инфицированные люди не могут слышать слова «Я люблю тебя». На последнем этапе операции, когда лечение прочно закреплялось за узловыми воротами, эти ворота отказывались выполнять новые директивы, посылаемые создателями Короля.

На разработку и внедрение всего этого уходит гигасекунда. Тысячи уникальных солдат погибают во время атак на укрепления, чтобы мы могли загружать копии античервя в первые захваченные цели. Потери среди мирного населения тоже ужасающи: миллионы людей умирают, когда врата атакуют, и, все чаще отдаляясь от сети, они предпринимают против наших штурмовиков хаотичные защитные действия. Всякие доморощенные Темные Властелины, отхватившие себе по когнитивной диктатуре, не рады нам по вполне очевидным причинам. Но в итоге сопротивление практически рушится в течение десяти дней. Везде царит хаос. Начинаются зверства, репрессии и всеобщая паника. Кое-где – там, где все ассемблеры в сообществе дружно отказали, – начинается голод: системы снабжения не работают. Но мы все же выиграли. Постепенно отдельные фракции альянса либо распадаются, либо превращаются в мини-государства, чтобы начать длительный процесс реконструкции. Они защищают занимаемые крохотные ниши бывшей Ойкумены от всех возможных противников.

Кошки Лайнбарджера в основном возвращаются к своей довоенной деятельности – как группа исторических реконструкторов под патронажем осторожных метачеловеческих сил, которые проспали хаос войны за последние гигасекунды.

Но далеко не всем дарована милость отпускать и забывать прошлое.

…Однажды, когда я был молод и бессмертен, я спрыгнул с двухкилометрового утеса на частично терраформированную луну Юпитера. Как раз тогда все повально увлекались саморегулирующимися биосферами и глубокими гравитационными колодцами, поэтому эта луна продавала себя как своего рода курорт – так что у меня есть оправдание. Я прыгнул без парашюта. Гравитация там была слабой, примерно три метра на секунду в квадрате, но двухкилометровый перепад сделал свое дело: я летел к водопаду, который переливался радужной дымкой над кронами деревьев джунглей. Я опробовал дизайн тела, взятый из мифологии, – прыгнув вниз, расправил крылья и почувствовал, как огромные тонкие мембраны натягиваются, ниспадая от средних пальцев рук к бокам. Я был искренне счастлив и готов рекомендовать этот опыт всем и каждому – ровно до того момента, когда восходящее течение ударило в мое левое крыло, отбросило меня назад и расплющило о гребень скалы.

Моему воскрешенному бэкапу настоятельно предлагали посмотреть видеозапись последних тридцати (или около того) секунд моей жизни. Бэкап, и без того пришибленный, отказался и в человеческой форме вернулся в кафе на скалистом берегу озера у подножия водопада. Он – то есть уже я – оставался там долго и все время спрашивал себя, каково было чувствовать себя там, над пропастью, и осознавать, что хлесткий холодный порыв ветра несет тебя к верной смерти. Да и успело ли оно появиться, это осознание?

Я задавался вопросом, смогу ли когда-нибудь это по-настоящему узнать.