Оранжевое облако

После дождя немощеная улица раскисла, на ней красовались, отражая небо и потому отливая голубизной, широченные лужи, пройти можно было только вдоль изгородей. Лобов и Маша шли, осторожно ступая, хватаясь за колья тынов.

Навстречу им, по другой стороне улицы, шла женщина. Надо же случиться такой встрече: это была та самая, которая однажды у колодца привселюдно объявила: «Пилот и пилотка — то-то быстро снюхались».

— Скажите, где ваша гостиница? — спросила Маша шедшая впереди Лобова.

— Прямо идите, там будет слева правление колхоза, а за ним, через три двора, и гостиница,— ответила женщина.

Маша двинулась было дальше, но женщина уцепилась вдруг за рукав ее плаща, как шипящая гусыня.

— А вам кого?

— Загорцева, моего мужа.

В теткиных глазах блеснули зеленые молнии.

— Так вы ж его не там ищите. Загляните в дом Коверзневой Валентины — вы теперь как раз стоите напротив его.

— Что вы говорите?! — Маша, теряя силы, прислонилась к забору.

— Стукните в окно, я вам советую. Мужичок ваш наверняка там,— сказала женщина с веселой жестокостью. И, отпустив Машин рукав, пошла своей дорогой.

— Не обращайте внимания на всякую болтовню, Марина Васильевна. Не стоит никуда заходить.

Маша выпрямилась, строго посмотрела на Лобова. К ней вернулись силы и уверенность в себе. Маша сделалась такой, как всегда.

— Нет, я зайду, Константин Иванович! — угрожающе произнесла она.

Лобов пожал плечами.

Ставни были прикрыты. Среди дня! Маша решительно направилась к дому. Ей хотелось, чтобы этот дом сейчас вспыхнул пламенем и сгорел.

Сильно и нетерпеливо постучала Маша в дверь. Она невольно отступила назад, когда на порог вышла небольшого роста женщина. Была она в кофточке, наспех надетой на разгоряченное, розовое тело, волосы — копной, кое-как прихвачены шпильками.

«Вот это и есть она?!» — Маша смерила женщину с ног до головы уничтожающим взглядом.

Валентина Коверзнева глаз не опустила.

— Передайте ему…— произнесла Маша ровным негромким голосом. Кто бы знал, каким усилием, воли сдержала она рвавшиеся из груди рыдания! — Передайте ему, что он может оставаться здесь насовсем.

Перед отлетом домой Лобов вдруг набросился на Богдюка, который вышел проводить гостей.

— Горючего тут у вас на полдня работы. Почему не завезли?

— Не успели, Константин Иванович, да и погодка стояла эти дни, сам видел,— оправдывался предколхоза.— Завтра подвезем.

— Это дело только завтра к вечеру будет. А самолету стоять? А экипажу?..— Лобов оборвал фразу на слове «экипаж», виновато взглянул на Машу, уже сидевшую в самолете. Безразличная ко всему, горбилась Маша за стеклом кабины.

— Не гневайся, Константин Иванович,— миролюбиво протянул Богдюк.

Лобов резко подался к нему плечом.

— Когда тебя душат сорняки, ты не сидишь сложа руки, товарищ Богдюк. Ты все телефоны порвешь: давай авиацию!

— Константин Иванович…

— А как опасность миновала, сразу успокоился. На наш производственный план тебе наплевать, товарищ Богдюк!

— Ну, поправим дело. Ну, хватит, ей-богу.

— Знаю я вас! Частник ты, а не хозяин со своим миллионом. Такого пусти за границу, он там быстро приживется.

Это уж было слишком. Председатель ушел с площадки, не попрощавшись. Лобов сам понимал, что перегнул палку, но не мог себя вовремя остановить. Вся эта некрасивая история в «Красном партизане» взвинтила его нервы до предела. Налицо аморальный поступок. И кто его совершил, кто? Пилот, на которого бы никогда не подумал! Передовой командир экипажа, солидный человек, семьянин. Собирались выдвигать его, понимаешь, на командира звена. Теперь, конечно, ни о каком выдвижении речи быть не может.

Дважды чихнул и заработал мотор «Яка». Лобов сунул газ по защелку и повел машину на взлет. Едва оторвавщись от земли, подвернул машину немного, на хорошей скорости ушел от села прочь.

Вот если бы Маше Загорцевой так улететь, оторваться от своего горя женского…

ХІІ

Осенние туманы прижали «авиацию Лобова» к земле. Летом самолетная стоянка пустовала, теперь «Антоны» и «Яки» стояли длинной шеренгой. Авиахимические работы в колхозах давно закончились. Все пилоты и техники жили дома. Как только позволяла погода, легкомоторные самолеты отправлялись в рейсы по местным авиалиниям, имея на борту немногих пассажиров.

Загорцев ждал разрешения на вылет. Рейс откладывали с часу на час по метеорологическим условиям. Загорцев сидел в пилотской один. За стенкой слышался монотонный голос преподавателя — там, в учебном классе, проходили занятия летного состава. Чтобы свободные от полетов пилоты не болтались без дела, начальник штаба организовал для них занятия. Знакомая тема, свой преподаватель. Повторение пройденного, как говорится.

На летной работе Загорцева оставили, учитывая его высокую квалификацию и хорошие производственные показатели. По партийной линии дали выговор.

В пилотскую вошел Лобов. Он был в кожаной куртке, но без фуражки. Седая с залысинами голова, умные глаза. «Как судья всевышний…» — почему-то подумал о нем Загорцев.

— Сейчас звонили: по маршруту погода улучшается. Так, через часок, наверное, будет разрешение,— сообщил Лобов.

— Ясно, товарищ командир,— отозвался Загорцев.