Оранжевое облако

— Компас. По компасу можно летать, когда маршрут хорошо знаешь. Ты же должна помнить, Кирилловна. Или все позабыла?

— Как позабыть, Сережа, милый.

— Ну, вот.

— Помню: МПУ, КК, ИК…

— Правильно: магнитный путевой угол, компасный курс, истинный курс. Тебя, Кирилловна, посади за штурвал, ты запросто пройдешь по маршруту.

— Так, как ты, не сумею. Гляжу, над полем носишься бреющим, а ориентировки не теряешь. Трудно?

— Привычка.

— Не скажи. Сама летала.

— Кирилловна ты моя! Где ты взялась такая?

— Под березой выросла.

День давно вступил в свои права. Прошумела, протопала людская толпа мимо окон, опять стало тихо. Вова и Коля поднялись. Думая, что мамы по обыкновению дома нет, взялись жарить яичницу на сале. Старший разбил четыре яйца. Вова попросил, чтобы ему желток распустить по сковородке, он так больше любит.

— Я ничего и никогда не потребую от тебя, Сережа. Спасибо тебе за мое бабье лето. С тобой я вспоминаю молодость. И росу на аэродроме, и небо утреннее, прохладное. Говорил тебе когда-нибудь твой инструктор: утром, как в молоке.

— Так все инструкторы говорят.

— Правда: утречком, когда идешь в полет первой, тихо так, покойно. Самолет хорошо рулей слушается, педаль тронешь — он сейчас же в сторону рысканет.

— Потом виражик завернешь, да?

— Что вираж! Я, бывало, в зоне как дам — за двенадцать минут все задание выполню: виражи, перевороты, петли, иммельманы…

— Ты, как истребитель, Кирилловна.

— Да нет, я никто.

— Брось скромничать.

— Сережа, ведь бывают на свете такие, как ты, ребята: сильные и хорошие.

— Условный смех: ха!

— Ну и смейся. А я тебя люблю, Сережа.

— Я тебя тоже люблю, Кирилловна. Но как у нас получилось — объяснить не могу.

— Думаешь, у меня ухажеров не хватало? В окно ломились. Одного рогачом так огрела, что до сих пор заикается. Лезли к одинокой женщине, которая замужем побывала. Знаешь, какое мнение о таких?

— Мнения меня не интересуют. Видели, что красивая, вот и лезли.

— Какая там красивая!

— Не греши, Кирилловна.

— Ладно. Спасибо тебе за мое бабье лето. Мне ничего не надо, Сергей, хотя живу я небогато. Мне только побыть с тобой. Ко мне многие инструктора аэроклубовские сватались. Но я их видела каждый день и считала, что все это несерьезно. Зубоскалят кобели, и все тут — так я думала. А может, среди них был один вроде тебя. Вышла бы замуж, летали бы вместе. Черт знает, возможно, жизнь повернулась бы не так.

— Все могло быть, Кирилловна.

— Ай, Сережа! Если бы я тебя не встретила, то и хорошая мне жизнь не нужна. День, час, но с тобой. Ты мой, Сережа, мой!..

X

Опять хлынули дожди. Третьи сутки не было никакой работы на полях. Укрытый брезентовым чехлом, будто нахохлившийся петух в непогоду, стоял на площадке «Антон».

В сельской гостинице томились четверо временно безработных. Техник и моторист отсыпались — когда еще выпадет время для отдыха? Оба уже мужчины в летах. За время службы в авиации изголодались по подушке. Техника вечно будят ни свет ни заря. Он должен готовить машину задолго до вылета: прогреть моторы, проверить исправность агрегатов, протереть стекла кабины. Теплом своих рук и своим дыханием техник обогреет рычаги и штурвалы; пилот придет на готовенькое, придет хорошо выспавшийся, сядет и улетит. Так-то живется в авиации технарям! И если в командировке случился денек-другой свободного времени, то не грех «техническому составу» в постелях повалятъся.

Глядя на них, Леня Ясеневич изумленно мотал головой: как можно столько спать? У второго пилота всегда с собой несколько толстеньких томиков. Леня читал да читал.

Загорцева почему-то раздражало то, как Леня шелестел страницами. С равными промежутками времени повторялся хрустящий звук, заставляя настораживаться и ждать его.

— Дождь, кажется, перестал,— сказал Загорцев.

Леня посмотрел в окно. Хмыкнул с мальчишеской иронией:

— Маленький перестал, большой начинается.

Загорцев не стал спорить. Он заговорил с Леней для того, чтобы как-то объяснить свое предстоящее исчезновение.

— Пойду, наверное, в правление. Позвоню от Богдюка: как там прогноз на завтра.

Леня опустил глаза в книгу. Молчал.

— Надо сходить, узнать…— повторил Загорцев.

Не дождавшись от Ясеневича ни «да», ни «нет», он что-то еще пробубнил себе под нос и бочком протиснулся в дверь.

И Леня Ясеневич знал, куда похаживает командир экипажа, и техники догадывались. Не одобряли, но дружно молчали, не говорили об этом даже тогда, когда оставались в гостинице без него. Уже не было большим секретом и на селе, что Загорцев бывает в доме Валентины Коверзневой.

Молодые бабоньки вздыхали сочувственно. Валюта была им хорошей подружкой, на селе ее любили за честность, за смелое словечко в споре, за песни звонкие. Зашла во двор одинокой молодой женщины любовь, эашла без стука — это понятно. Валентина ведь свободна, надо же ей когда-нибудь устраивать свою жизнь. Но вот Загорцев… У него-то жена есть и дети, и, говорят, живут в согласьи. С его стороны дело выглядело совсем не романтично. На него стали посматривать отчужденно.