Орда (Тетралогия)

Гонцы верховного хана предупредили: хорошенько запоминайте путь, он вам ещё пригодится. Переход оказался не так труден, как долог — пришлось тащиться больше двух недель, а что поделаешь — горы! И пропасти, и узкие тропки, и заваленные снегами перевалы. Всё это требовало от путешествующих смелости, выносливости, расчёта.

И всё же не зря старая шаманка Кэринкэ предсказала удачную дорогу. Повезло — почти всё время светило солнце, и лишь один только раз путники угодили в метель, да и то — не в горах, а в долине. Радовались — за все дни не потеряли ещё ни одного человека, не считая пары замерзших рабов, которых было вовсе не жаль. Радовались. Лишь Кэзгерул выглядел хмурым — ещё бы, перед самым отъездом куда-то запропастился его знаменитый красный, шитый золотом пояс. Ну, просто непонятно куда, ведь воровства у найманов не было.

— Ничего, вернёшься — найдёшь, — утешал приятеля Баурджин. — Ничего с твоим поясом не сделается.

— Но куда-то ведь он делся!

— А где ты его держал?

— В сундуке. А стал собираться, заглянул — нету!

— А ты вообще давно в свой сундук заглядывал?

Кэзгерул лишь вздыхал. Ясно — не помнил и когда. И вот теперь так и ехал — злой, смурной, неулыбчивый. Правда, дело своё знал — обязанности разведчика выполнял честно. Как и Баурджин, впрочем.

— Наверное, скоро будет большая война, — придержав коня, Кэзгерул пристально всмотрелся вперёд, где прямо над горной тропою навис на узком карнизе снег.

— Война? — удивлённо переспросил Баурджин. — С чего ты взял?

— Большая охота — всегда подготовка к войне, — пояснил парень. — Ты ведь ещё не участвовал в загонах?

— Нет.

— Тогда сам увидишь. Недолго уже осталось идти. Эх, жаль, нет пояса!

Баурджин поспешно подавил смешок — не хотелось обижать друга, но расстраиваться из-за поясов, это уж слишком! Словно не багатур, а какая-то женщина!

— Понимаешь, — обернувшись, тихо вымолвил Кэзгерул. — По этому поясу меня должны были узнать… там, у найманов.

— Узнать? — Баурджин заинтригованно моргнул. — Кто?!

Красный Пояс расстроенно развёл руками:

— Кабы знать! Просто моя покойная мать говорила об этом перед самой смертью. Мол, вдруг да поедешь когда-нибудь к нашим, на старые родовые пастбища… Надень пояс — и тебя узнают, подойдут… И я так думаю, наверное, что-то поведают. То есть поведали бы… А теперь… как они меня узнают?

— А по твоему прозвищу — Кэзгерул Красный Пояс!

— Понимаешь, кто там будет нас слушать, расспрашивать? Ты хоть представляешь, сколько соберётся народу?

— Нет, — честно признал Баурджин.

— Две тьмы! А то — и три!

— Две тьмы… — Баурджин-Дубов тут же перевёл в более привычные цифры — двадцать тысяч. — Однако!

— Вот, по поясу они меня бы и…

— Слушай, Кэз! — неожиданно перебил приятеля юноша. — А тебе знаешь что нужно было сделать?

— Что?

— Да просто-напросто скопировать пояс… заказать ткачам точно такой же! Или даже два, три!

— Нет у нас таких искусных ткачей.

— У нас нет, так есть у других!

— Ладно. — Кэзгерул махнул рукой. — Чего уж теперь о том говорить? А вообще твоя задумка хорошая!

— Так я же и говорю!

Они подобрались уже к самому карнизу и остановились, придерживая лошадей. Тропинка впереди обледенела, а внизу была не то чтобы пропасть, а длинный крутой спуск, по которому лететь вниз кувырком — приятного мало.

Кэзгерул задумчиво почесал подбородок:

— Пройдут наши?

— Если сделать на тропе вырубки… — Баурджин спешился и наклонился к тропе. — Ну и снег наверху хорошо бы обрушить. Пожалуй, этим мы сможем заняться сейчас.

— Как?! — Кэзгерул взглянул на приятеля так, словно тот внезапно сошёл с ума. — Ты что, предлагаешь забраться наверх?!

— Именно! Залезем вместе на вершину скалы, а потом ты спустишь меня на верёвке к карнизу.

— Слушай, ты случайно не испил-таки хрустальную чашу в колдовском урочище Оргон-Чуулсу?!

— Оргон-Чуулсу? Нет, к сожалению, не испил. Признаться, хотелось бы ещё разок там побывать. Ты, Кэзгерул, что-нибудь о нём знаешь?

— Знал бы, нашёл бы старый дацан. Говорят, там много чего спрятано.

— Слушай, а давай его потом вместе поищем!

— Сначала вернуться надо.

— Вернёмся, куда ж мы денемся?

Под эти реплики парни осторожно забрались на вершину скалы с той её стороны, где было в достаточной степени полого. И тем не менее даже там приходилось вырубать ступеньки. Укрепившись, Кэзгерул обвязал побратима верёвкой и стал медленно спускать к карнизу. Ход дела регулировал сам спускаемый поднятием руки и короткими рублеными фразами:

— Стоп! Тяни! Отпускай!

Так Баурджин и добрался почти до самого края, с силой упёрся в него руками… И тут же почувствовал, как прямо под ним начал съезжать снег. Сначала медленно, а потом — всё быстрее.

— Тяни! — обернувшись, закричал юноша. — Тяни, Кэзгерул, тяни, родной…

Верёвка напряглась, натянулась… и неожиданно лопнула, а скользящий с обрыва снег с шумом увлёк с собой незадачливого альпиниста!

Ух, как хорошо падалось, вернее, скользилось — прямо-таки захватывало дух! Словно в далёком детстве…

Вот моя деревня, вот мой дом родной,
Вот качусь я в санках по горе крутой!