Орден

Обнаружилось, что на улице уже начинало темнеть. На скамейке под окном сидели Чаплин и Ангел. Ну да, предстоял очередной ночной патруль. Сейчас в ордене собирались многих вывести на улицы, даже привезли кого-то из Горохового. Эдуардыч говорил, что так приказал магистр. Все надеялись, что, может, повезет и удастся случайно схватить убийцу.

При виде появившегося Льва никто не засобирался, не заспешил. Лев тоже сел с остальными на скамейку. Были слышны голоса из окна сторожки.

— Надобно теперь побегать из-за того, что эти собак бояться, — говорил Бойко.

— Двое испугались, а старик Ангел не успел, отстал и лица убийцы никто не разглядел, — произнес Эдуардыч.

Было слышно, как он стучит трубкой о пепельницу, вытрясая сгоревший табак.

Ангел, сидевший, положив подбородок на ручку клюки, негромко сказал:

— Тот спиной сидел, нагнувшись, и голову капюшоном закрыл. Еще и втянул ее, как черепаха. А еще есть люди, которые собак не боятся. Был у меня шурин, покойный Сашка, так тот любую собаку уводил, воровал. Он, вообще, воровал все что попало. Говорил, иду на собаку и в глаза ей смотрю. Главное — не бояться. Собаки страх чуют, у страха свой запах есть. Помню, однажды во двор бабки огромного пса притащил, страшного. Тот сразу овцу загрыз…

— Чего только в жизни не случается, — произнес Чаплин. — Глядите, глядите, вон мужик идет.

Темнота не помешала Льву увидеть медленно идущего невдалеке вдоль ограды школы пожилого мужика. Одутловатого, сильно бледного, с черными кругами под глазами. Тот мрачно и даже злобно посмотрел на сидящих на скамейке и как будто даже прямо в глаза Льву. Потом медленно побрел прочь, шаркая ногами.

— А ведь он мертвый, — неожиданно добавил Чаплин. — Повесился пару недель назад. В нашем дворе жил, я возле его гроба стоял. А теперь гуляет, по улицам выскребывает. Я валяюсь!

— Сказки рассказываешь, — проворчал Ангел.

— Вот не верит! Я бы мог тебя на кладбище привезти и его могилу показать. Сам ее закапывал! Знаете, вроде бы я его еще раз узнал, — вдруг добавил Чаплин, глядя на спину уходящего. — Это он в детском парке был. Вампир он! Шею прокусил и кровь из убитой пил, а мы помешали. — В окне появилось лицо Божко, потом тот вышел на крыльцо.

— А что, столь любопытно съездить и на эту могилку взглянуть. Прямо сейчас, — произнес он. Значит, услышал, о чем говорили на скамейке, на улице.

— Зачем же сейчас, — неохотно сказал на это Чаплин, — темно уже. Можно и днем поехать.

— Днем дела есть, — решительно произнес Божко. — Ничего, не будем времени терять. В ордене никто ничего и никогда не боится. Не трепещет. Мертвые — народ тихий. На вас не набросятся — это я вам обещаю. — Божко открыл дверь своего «Мерседеса». — Садитесь!

За окном машины мелькали давно знакомые виды, но город быстро закончился. Появилось шоссе, дальние огни деревень, а вскоре лес, поля. Вокруг стало совсем темно, пропали даже встречные огни машин. А еще Лев видел на автомобильном стекле лицо, которое смотрело на него вчера из воды. Будто отражение. Сейчас Лев видел его постоянно.

Божко глядел в темноту, непонятно как угадывал повороты, сворачивал, тормозил.

— Шла машина темным лесом, за каким-то интересом, — мрачно сказал Чаплин. — У нас и оружия никакого нет.

— Пустяки, — произнес Ангел. — Оружие против покойников не поможет. Они уже мертвые.

Он опять начал было рассказывать о том, как его взяли в орден, про свои фирменные удары клюкой, но Божко его остановил.

— Послушайте лучше, как я в орден попал, — заговорил тот. — Сейчас думаю, хорошо, что мне жена когда-то изменила. Сразу с двумя чурками. В институте она тогда работала, а те из ближнего зарубежья вроде как там у нас учились. Прямо напротив института квартиру снимали. Это быстро все выявилось. Сначала жена помалкивала, и я молчал — вроде как с благородной сдержанностью, только ходил, терпел, мучился. Потом супруга осмелела, понемногу стала посмеиваться надо мной, издеваться. Все веселее, все откровеннее. — Кажется, сейчас Божко забыл про старомодную стилизацию своей речи. — А однажды, когда шел к ней в институт, эти чурки на своем балконе стояли, балкон на втором этаже и низко совсем — свободно рукой можно дотянуться. Увидели меня, стали смеяться и что-то вслед крикнули. И все, после этого совсем жить невозможно стало. Полдня я бродил и решил: убью их, этих чурок, и все. Дальше пусть тюрьма, пусть смерть, хоть что, но надо заканчивать со всем этим, с таким подобием жизни. Быстренько сделал коктейль Молотова, пару бутылок. Рядом с домом чурок полночи ходил, ходил, у тех и дверь на балкон была открыта. Остановился напротив и думаю, хватит себя по-всякому жалеть и метнул внутрь бутылку. Там огонь, крик, а я ушел, спокойно-спокойно совсем. И так все на душе у меня умиротворенно стало. Думаю, куда мне спешить, по всем раскладам конец мне. Решил, что все — скоро меня менты схватят. Только время шло, шло, а никто меня не поймал и не посадил. От жены ушел, работу бросил, по-прежнему уже жить не мог. Не верите, даже в монастырь хотел уйти, но орден меня нашел.

Божко замолчал, задумался. Потом опять заговорил: