— Мы должны вышвырнуть это грязное животное, — сказала она. — И думаю, я знаю, как заставить его держать язык за зубами, а пока что развлекитесь с ним.
Мы поняли, что она имеет в виду намек и, дождавшись, пока Фифина и ее госпожа лягут спать, втроем пошли в комнату Стивенс. Очнувшись, протрезвевший мсье Барбель смог сполна ощутить на себе наши розги, и его зад покрылся самыми болезненными ранами, которые только они могли оставить. С помощью Гюстава мы связали его так же, как он это сделал со своей бедной женой, и, смею заверить, он долго не мог забыть той порки, которую ему задали две женщины.
Когда мы закончили, и Гюстав отпустил его, я передала ему слова княгини о том, что, если он еще раз попытается досадить Фифине, пока та служит у нее, его ждет немедленный арест. Мы сами не очень хорошо понимали, что значили эти слова, а вот мерзавец сразу понял, сделался униженно-покорным и заявил, что готов немедленно покинуть замок. Мы его отпустили, и он выскользнул из дома. Однако он не успел далеко уйти. Когда он выходил из ворот замка, один из гостей узнал в нем человека, обманувшего его в Париже, и поколотил его на том же месте, что было совершенно справедливо.
Бедная Фифина все еще слаба от перенесенного ужаса, но вскоре она придет в себя, потому что ее муж находится в надежном месте: в тот же день, когда он покинул Тур, его арестовали за подделку документов и грабеж, и теперь он ждет суда. Полагаю, общество не много потеряет, если это чудовище приговорят к пожизненной каторге. Но ты только подумай, что за история! И весь этот кошмар случился с нашей Фифиной! Вот уж правда «В тихом омуте черти водятся». Я и подумать не могла, что за внешностью Фифины скрывается что-то такое.
Но меня зовет моя госпожа, наверняка она сейчас расскажет, что они там обсуждали. Готова поклясться, что это касается платьев, и у меня снова будет куча дополнительной работы. Прощаюсь с тобой до следующего письма, и постараюсь написать, как можно скорее.
Всегда любящая тебя,
Письмо восьмое
ЖЕНЩИНА В БЕЛОМ
Дорогая Мэрион!
Я обещала рассказать тебе о том, как мадам Отвиль стала членом Ордена Святой Бригитты. Это произошло на следующий вечер после того, как я поймала Гюстава и задала ему хорошую порку. В этом не было ничего необычного, порка как порка, которая ничем иным и быть не может. Однако дамы скучали, и им хотелось чего-нибудь новенького и свеженького, поэтому они решили, что вместо традиционных розог в этот раз использовать необычные инструменты, какие только смогут придумать. Например, одна из дам вооружилась своей туфлей, вторая — ремнем, третья распустила прутья у своей розги и так далее. Миссис Д., в свою очередь, заявила, что ей не нужны дополнительные инструменты и она намерена отлупить мадам Отвиль собственной ладонью.
— И если мне не удастся произвести на нее столь же сильное впечатление, как и ваши инструменты, значит, я разучилась это делать как следует, вот и все, — добавила она.
Для такого случая мадам Отвиль надела очень изысканный наряд: он был такой же белый, как у княгини в день ее посвящения, но только она выглядела не как кающаяся грешница, а как послушница, готовящаяся к пострижению в монахини.
Поскольку настоящая роба была слишком свободной для такого случая, ее значительно переделали. Она была вся сшита из белого шелка и кружев, и, когда наряд был закончен, мадам Отвиль смотрелась в нем, как прелестный ангелочек. С головы до пят она вся была в белом. На ней были белые атласные туфельки со сверкающими брильянтовыми розетками, белые шелковые чулки с бархатными подвязками, украшенными атласными розочками. У нее было две нижние юбки, одна из тончайшей фланели, вышитая лилиями, другая — из мягкого льна с кружевной оборкой. Ее верхнее платье было сшито из мягкого бесшумного шелка, богато украшенного дорогим кружевом «мешлен». Голову мадам Отвиль украшала квадратная вуаль.
Когда дама одевалась, она позвала Гюстава помочь ей, и он своими руками надевал на ее прелестные ножки шелковые чулки, завязывал подвязки и застегивал туфли. Я заметила, что глаза негодника светились озорным огоньком, когда он выполнял приказания мадам. Его лицо пылало, а руки так сильно тряслись, что он едва смог закрепить серебряные застежки. Впрочем, мадам ничуть не злилась на это, даже наоборот, казалось, ей доставляло большое удовольствие чувствовать прикосновения его рук, а я спешу тебя заверить, что к этому времени Гюстав научился прикасаться к дамам со всей нежностью.
Когда мы проводили мадам в курительную комнату, он немного загрустил, но последовать за ней не осмелился.