Орден Сумрачной Вуали

А еще Мокки зачем-то проколол язык. Как прокомментировать это крайне спонтанное решение, я не знала. Металлический шарик теперь был виден всякий раз, когда вор открывал рот.

Судя по всему, это была своеобразная замена утерянной бритве. Ведь значительная часть вещей, которыми мы себя окружаем, важны не сами по себе, а скорее как символы чего-то, как артефакты… У Мокки больше не было бритвы, не было смысла покупать такую же, гравировать на ней ту же фразу – это было бы оскорблением потерянной подруги.

Но дыра в груди – эта вечная, незаполняемая дыра в Бакоа, видимая во всех его действиях, во всех его контактах с миром, – требовала восполнить дорогую потерю. И как можно скорее.

Галаса и Тилвас тоже уставились на неожиданный аксессуар Бакоа, но не сказали ни слова. Мы вообще не особенно разговаривали в эти дни, только по поводу плана. Я чувствовала себя как в тумане, снова и снова перечитывая одну и ту же долбаную газетную заметку. Я знала, что лучшее и единственное, что я могу сделать – это как можно скорее избавиться от врага. Но мне все равно было страшно, и этот страх холодил кровь в жилах и мешал сосредоточиться.

– Сколько по времени добираться до резиденции? – спросил Талвани.

– Отсюда – трое суток, – отозвался Бакоа.

– Хм. Как раз успеем к пятнице, если заложить еще один день на подготовку на местности.

– Не лучше ли сделать все после приема? – подала голос целительница. – Будет гораздо меньше охраны и…

– Нет, – хором перебили мы ее.

Получилось жестко. Даже агрессивно. Воцарилось молчание.

– Время имеет значение, – чуть мягче добавил Тилвас.

– Я знаю, – отозвалась Дарети и больше не возражала.

После полуночи мы покинули убежище.

Маленький островок, на котором располагался замок сенатора, целиком принадлежал Циге Лорчу. Он находился в море к востоку от острова Рэй-Шнарр, неподалеку от дабаторского побережья. Портовая деревушка, из которой можно было добраться до острова, носила красивое название – Приливная Волна. В резиденцию сенатора, конечно же, не ходил общественный транспорт, однако перед приемом организовали пару специальных корабликов для гостей и работников праздника.

После того как мы прибыли в Приливную Волну, у нас оставалось две ночи до приема у Циги Лорча. Мы не рискнули провести их в деревне. Скорее всего, сенатор сейчас усилил меры по нашим поискам, а попасться накануне главного действия было бы слишком глупо. Так что мы устроили стоянку на лоне природы, в прибрежном сосновом лесу, примыкающем к скалам.

Это было очень красивое место.

На вулканическом пляже росли вековые сосны-гиганты. Они стояли редко – им всем требовалось много места для жизни, для всего того опыта, корней и воспоминаний, что хранило каждое дерево. Между соснами торчали длинные, тонкие скалы, похожие на пальцы мертвецов. Они были такими же черными, как песок под ногами. В нем копошились морские черепахи, чахли редкие колючие кустарники с зелеными, пока неспелыми ягодами оранжевики.

Черный и темно-зеленый – всего два цвета раскатывались на несколько миль прибрежной полосы, до самого порта. Здесь удивительно легко дышалось, в этом просторном и странном лесу. Смотря наверх, ты видел игольчатые ветви деревьев. Смотря вниз – свои поразительно белые ноги на фоне шишек, камней и пепельных песков. Смотря прямо – темное море на горизонте.

Вчетвером мы долго сидели вокруг костра. Он потрескивал, да так успокивающе, что казалось, мы просто выбрались на природу. Меня радовало, что здесь нас ждет целых две ночи.

Возможно, последние две в нашей жизни.

Мне было страшно ехать к горфусу. Я хотела этого. Очень хотела покончить со всем этим. Но я боялась, и мой страх заставлял меня делать две вещи сразу: буквально деревенеть при любом взгляде в сторону порта и тревожно огрызаться на любые просьбы, и одновременно чувствовать величайшую ценность каждого спокойного момента. По моей душе разливалось тепло всякий раз, когда я обращала внимание на крохотные мирные детали – а я следила за ними, как коршун, в эти два дня.

Ведь никто не любит жизнь так, как приговоренный, стоящий на эшафоте.

Мне нравилось то, какими зелеными становились кончики пальцев у Галасы Дарети, когда она приходила в лагерь, собрав пучок целебных трав. Как Тилвас, жаря над костром мясо, рассказывал какую-нибудь историю, изящно балансирующую между жанрами ужасов и анекдотов, и, смеясь, расслабленно закидывал голову назад, а в его серых глазах так и плясали лукавые искорки. Как нахохлившийся Мокки возвращался с охоты, закинув за плечо тушки фазанов, и уже издалека начинал костерить нас по какому-нибудь совершенно дурацкому поводу, делая это так виртуозно, что мы заслушивались.

Я смотрела на Мокки с Тилвасом и думала о наших странных отношениях. Я не знала, куда они нас заведут и сколько продлятся, но сейчас я была счастлива в них. И одновременно подозревала, что значительная часть общества, узнай она о нас, попробовала бы нас линчевать за такие эксперименты.