Ордин-Нащокин. Опередивший время

Особый интерес вызывает та часть писем, где Никону сообщается главная новость: «Бог наш изволил взять от здешнего прелестного и лицемерного света отца нашего и пастыря Кир Иосифа, патриарха Московского и всея Руси». Он подробно описывает посещение часовни, куда был помещен покойный за день до похорон. Внезапные судорожные конвульсии мертвого тела напугали и потрясли царя, но еще большие потрясения ожидали его далее. При разборе дел умершего патриарха царю приоткрылась другая, тайная сторона жизни святого отца. В ней, как оказалось, находилось место служению не только Богу, но и золотому тельцу. Открылось огромное богатство, которое умерший патриарх не успевал вносить в опись. Его он создавал как ростовщичеством, принимая в залог ценности от терпящих трудности прихожан, так и поборами с церковнослужителей. Преодолев соблазн взять себе что-либо из редких вещей, царь принял решение раздать деньги и ценности бедным. Наблюдая, с каким подобострастием у гроба Иосифа «перервались плачущи ближние», он погружается в раздумья о последствиях, какие могут последовать за кончиной патриарха. Здесь он узнает: умерший, оказывается, давно готовился к тому, что его ожидало, жаловался — «переменить, скинуть меня хотят, а если и не оставят, то я сам об отставке стану бить челом».

Особенно настораживала Алексея Михайловича в этой связи будущность патриаршего места, возможная инициатива церковников исподволь, помимо его воли назвать преемника. «Мать наша соборная и апостольная церковь вдовствует… не имея жениха своего, печалится; все переменилось не только в церквях, но и во всем государстве». Думая об этом, Алексей Михайлович считает нужным предостеречь «жениха» от ошибок, от недальновидного поведения. Свое послание он завершает предостережением Никону: «Иван Хованский пишет в своих грамотах, будто он пропал и пропасть свою пишет, будто ты его заставляешь с собою у правила ежедневно быть; да и у нас перешептывали на меня: никогда такого бесчестья не было, что теперь государь нас выдал митрополитам; молю я тебя, владыка святый. пожалуй. не заставляй его с собою у правила стоять… Да Василий Отяев пишет к друзьям своим: лучше бы нам на Новой Земле за Сибирью с князем Иваном Ивановичем Лобановым пропасть, нежели с новгородским митрополитом быть, силою заставляет говеть, но никого силою не заставит Богу веровать»[13].

Известие о кончине патриарха Иосифа заставило Никона заметно ускорить движение процессии, а на подступах к столице он не стал тратить время, покинул шествие и верхом поспешил в Москву, объяснив это необходимостью подготовки торжеств прощания с прахом Филиппа. Церемония состоялась в Успенском соборе Кремля. Мощи святого оставались открытыми для поклонения на протяжении десяти дней, сопровождаясь «безмерным плачем и стоном» стягивавшихся туда бесчисленных верующих. Царь описал это в письме Н. И. Одоевскому: «И такого народу было… ни яблоку упасть. А больных тех. лежавших и вопиющих нему… Безмерно много, и от великого плача и вопля безмерный стон был. И стоял стон десять дней без пристани… с утра до вечера звон. Как есть на Святой неделе, так и те радости были. То меньше, что человека два или три в сутки, а то пять и шесть и семь исцеляются»[14]. Никон и Алексей Михайлович явно перестарались: действо в соборе по размаху превзошло даже пасхальные торжества. На деле церемония перезахоронения останков Филиппа служила преамбулой к главному событию — выборам нового патриарха.

* * *