Словно издалека я слышала вопли моей матери, яростные крики отца. Я видела все сквозь стекло замороженных слез: как спорят братья, как старший вскидывает меня на плечо, словно мешок зерна. Самая младшая из моих сестер подбежала и вонзила зубы мне в руку, когда меня уносили, – но тут же отшатнулась, отплевываясь и кашляя.
Братья привязали меня к спине лошади, доставшейся мне в приданое. Я не видела ничего, кроме завесы собственных волос и облачков своего дыхания, быстро замерзавших, едва они срывались с губ.
Кто-то последовал за нами, когда мы выехали за ворота по грязной дороге, в густой лес. Некто, от присутствия которого в голове у меня пульсировал страх, а перед глазами вспыхивали искры. Я слышала стук копыт его коня, как эхо коней братьев. Я была заморожена и связана, меня увозили к рабской жизни, но страхом наполняло меня не это, а тот, кто скакал следом.
Когда братья остановились на отдых и стали устраивать лагерь, они оставили меня привязанной к лошади – обездвиженной и беспомощной. Как со дна колодца я слышала смех старшего брата, треск огня. Много позже чьи-то руки отвязали меня с коня и положили под дерево.
Когда братья уснули, лед, лежавший у меня в желудке, как холодные угли, зашевелился. Заморозка медленно проходила. Глаза и губы оттаяли, к пальцам вернулась подвижность, и я начала дрожать. Почувствовав себя достаточно сильной, я освободилась от веревок и подошла к старшему брату. Во сне он был еще уродливее, жестокие сновидения искажали его лицо. Я склонилась над спящим, прижалась губами к его рту и вдохнула в него свой лед вместе со своей ненавистью. Он в ужасе задергался, испустил смрадный вздох – и сердце его замерзло раньше, чем он попытался защититься.
Я вернулась к лошади и прислушалась, чтобы узнать, где наш преследователь. Стоило мне замереть, как меня сморил ледяной полусон, которого я не могла побороть, но даже во сне я ожидала стука копыт.
Прошло несколько часов, свет стал серебряным, и воздух разрезал крик младшего брата, который проснулся и обнаружил старшего мертвым.
Я услышала звук его шагов по оттаивающей земле. Что-то внутри меня сжалось, готовясь к удару сапогом, – но удара не последовало.
Вместо этого младший брат присел и теплым дыханием дунул мне в глаза.
Они на миг оттаяли и снова замерзли, но я смогла слегка двинуть ими в глазницах. Впервые с того момента, как меня увезли, я смотрела младшему брату в лицо. И на его грязные рыжие волосы.
– Привет, Алиса, – прошептал он.
Я смотрела и смотрела, во мне пробуждалось невероятное узнавание. Слова вышли изо рта слабым шипением, пальцы лежавшей на груди руки чуть шевельнулись.
– Старайся, – прошептал он – так близко к моему лицу, что это был почти выдох. – Вспоминай.
Я уже видела его дважды – до того, как он вместе с братом привез мне лед, – но я не могла вспомнить, где именно. Он не член моей семьи, не слуга, не солдат.
Нет, не совсем так.
Это был ржавый голубой «бьюик». И хула-хуп, который я крутила на бедрах, когда он подошел сбоку.
– Привет, – сказал он.
Я проигнорировала незнакомца, сердясь, что из-за него мой обруч упал на землю.
– Я друг твоей бабушки, – сказал он. – Писательницы, Алтеи Прозерпины. Она хочет тебя повидать. Поедешь к ней в гости со мной?
Я сразу развернулась.
– А у нее есть лошадка?
– Даже несколько. И пруд, чтобы в нем плавать. Она очень хочет, чтобы ты к ней приехала, Алиса.
Я подождала, когда упавший обруч успокоится на земле, и забралась к нему в машину. И щелкнула каблуками своих белых ковбойских сапожек – как Дороти, на удачу. И мы поехали.
Воспоминание прорвалось сквозь тонкую паутину, скреплявшую воедино мой мир. Я дрожала и оттаивала на траве, лежа в луже талой воды и цепляясь за свои видения. Женщина в белом джинсовом костюме стряхнула пепел с сигареты. Она тихо выругалась, и я проснулась в море тормозных огней, полосой протянувшихся на дороге перед нами.
Ее имя. Как ее звали? Воспоминания кипели во мне – новогодняя гирлянда на белой стене, я просыпаюсь рано утром, женщина спит рядом и слегка придавила мне ноги, я освобождаю их. Запах кофейных зерен, дешевые имбирные печенья, горящая полынь. Болезненный хруст моей лодыжки, когда я неудачно спрыгнула с яблони, а она не успела меня поймать. Ощущение ее присутствия в мире рядом со мной, невидимый луч, протянувшийся между нами.
– Элла, – прохрипела я замерзшим горлом.
Мужчина меня не расслышал и ниже склонился к моему рту.
– Ты меня помнишь?
– Голубой «бьюик».
Он улыбнулся.
– Мы уже меняем все, – прошептал он. – Узы почти разорваны. Чтобы сломать это изнутри, мне нужно было вернуть тебя.
– Зачем…
– Потому что я – не книжная страница, – сказал он, обхватив мою голову ладонями.
И вскрикнул – тонким кроличьим криком, от которого вскипели остатки льда в моей крови.