Орел-Девка

 Валли, взглянувъ мелькомъ на коммодъ съ такими чудесными штучками, также подивилась, хотя и молча, ловкости и искуству рукъ человѣческихъ. Вотъ вѣдь ужъ какъ богатъ ея отецъ, а подобныхъ штукъ въ домѣ у него не было,-- да, впрочемъ, пожалуй, и не зачѣмъ было-бы имѣть ихъ: сработаны онѣ не для грубыхъ, неловкихъ крестьянъ... Она въ первый разъ въ жизни видѣла теперь такія прекрасныя вещи. Прялку свою, въ сравненіи съ граблями, вилами, косой,-- Валли считала до сихъ поръ вёрхомъ совершенства, самою изящною, красивою штукой! Ей какъ-то даже боязно было оставаться въ этой комнатѣ... "Ступишь неловко, того и гляди разобьешь еще что нибудь"... и дѣвушка порѣшила, что тутъ надо ей быть совсѣмъ скромной, тихой. Ноги ея сами захотѣли сбросить у дверей тяжелые подбитые гвоздями башмаки, обычную обувь горцевъ, чтобы не поцарапать гладкаго бѣлаго пола; но хозяинъ попросилъ Валли не снимать башмаковъ, а прямо идти садиться -- и она, стараясь ступать на носски, вошла въ горницу и осторожно спустилась на ближайшій къ ней конецъ скамьи. Священникъ, какъ человѣкъ наблюдательный, поглядывая на Валли своими радушными, свѣтлыми старческими глазами, замѣтилъ, что гостью особенно притягивалъ къ себѣ разукрашенный коммодъ. Старикъ хорошо зналъ сердце человѣческое.

 -- Тебѣ, вѣрно, хочется прежде посмотрѣть на мои вещички? обратился онъ къ Валли.-- Чтожъ, погляди, посмотри, чадо мое!-- а какъ поглядишь, ну, тогда ужъ поспокойнѣе будешь, повнимательнѣе къ другимъ вещамъ болѣе серіознымъ, о которыхъ мы хотѣли побесѣдовать.

 Священникъ подвелъ дѣвушку къ занятному для нея коммоду, и началъ объяснять и разсказывать ей, указывая на свои драгоцѣнности.

 Валли не дерзала проронить ни одного слова и только почтительно посматривала на старика, внимательно слушая его. Но вотъ онъ добрался наконецъ до центра -- яслей, какъ самой изящной изъ вещицъ -- и сказалъ:

 -- Вотъ, гляди: это Іерусалимъ; а вотъ это три царя, которые приходили поклониться младенцу -- Христу. Посмотри на звѣзду эту: она указывала имъ путь. А вотъ и младенецъ въ колыбелькѣ. Онъ и не знаетъ еще, что явился для того, чтобы искупить родъ человѣческій, пострадать за грѣхи его. Ни о чемъ Онъ не можетъ еще помыслить, и нѣтъ въ немъ ни единаго воспоминанія о Своей небесной родинѣ, зане Сыну Божію надлежало быть такимъ-же человѣкомъ, какъ и всѣ мы, дабы люди не могли потомъ говорить, что нечему удивляться, если Христосъ такъ добръ, долготерпѣливъ -- вѣдь Онъ Сынъ Божій, одаренъ божественною силою, а потому гдѣ-же простымъ людямъ жить такъ, какъ жилъ Бого-человѣкъ?... Да, вотъ и теперь, къ сожалѣнію, многіе говорятъ то-же и продолжаютъ вести грѣховную жизнь!

 Валли все глядѣла на прекраснаго маленькаго младенца, окруженнаго лучами изъ золотой бумаги, лежавшаго такъ смирно въ ясляхъ, и, слушая патера, думала о "строгомъ мрачномъ Богѣ", пригвожденномъ ко кресту,-- который былъ Сыномъ Человѣческимъ, родившимся претерпѣть всяческія муки... И жалко, и больно стало ей, что она еще вчера, у смертнаго одра Люккардъ, такъ жестко обращалась съ Тѣмъ, Кто много пострадалъ, будучи распятъ на крестѣ.

 -- Но какъ же Онъ допустилъ всему этому совершиться? Зачѣмъ? спросила Валли, невольно, задавая этотъ вопросъ скорѣе себѣ, чѣмъ патеру.

 -- А затѣмъ, что Спаситель желалъ этимъ убѣдить людей, что не надо мстить, отплачивать зломъ за зло, ибо Богъ изрекъ: Мщенье мое!

 Валли крѣпко покраснѣла и опустила глаза.

 -- Ну, или теперь сюда, чадо мое, сказалъ почтенный, умный старикъ,-- и повѣдай мнѣ все.

 -- Да не много мнѣ, отецъ мой, придется говорить, замѣтила дѣвушка и, какъ всегда, прямо, откровенно, ничего не скрывая, разсказала всю исторію свою. Впрочемъ замѣтно было, что она слегка оробѣла, да и голосъ какъ-то глухо звучалъ. Почти съ первыхъ словъ Валли патеру все стало ясно: передъ нимъ встала полная картина грубой, но могучей жизни, хотя и наляпанная простой кистью,-- и жалко ему стало этого малодаго, прямодушнаго существа, которое дичало среди крутыхъ горъ и крутыхъ людей.

 Давно Валли кончила свою исповѣдь, а священникъ все молчалъ и сидѣлъ, глядя задумчиво вдаль. Она видѣла, что глаза его были устремлены на старую потертую книгу, стоявшую на полкѣ. Книгу эту остави.гь патеру на намять какой-то путникъ, въ благодарность за оказанное ему гостепріимство. На корешкѣ было вытиснено золотыми буквами: "Пѣснь Нибелунговъ".

 Видя, что старикъ призадумался, Валли вообразила, что серіозное лицо его выражаетъ упрекъ, и опять заговорила: