Орел-Девка

 -- Тебѣ извѣстно, что послѣ исторіи въ Зельденѣ я съ отцомъ твоимъ во враждѣ, а молва идетъ, что и отъ тебя сторониться не мѣшаетъ: подальше, молъ, лучше... Ну, да что ужъ тутъ! Вотъ бѣдняжка-то эта совсѣмъ изъ силъ выбилась: молнія больно близко ударила, она и упала, да и опомниться все не можетъ. Провели-ка насъ въ твою хижинку... Гроза пройдетъ, а тѣмъ временемъ дѣвочка отдохнетъ тамъ, ну, мы и уйдемъ тогда, и ужъ, конечно, больше никогда сюда не придемъ.

 Валли слушала Іосифа, какъ-то странно поглядывая на него: въ ея глазахъ свѣтилась не то досада, не то грусть... Но вотъ губы ея дрогнули, точно она сбиралась дать запальчивый отвѣтъ; однако, послѣ небольшаго колебанія, Валли просто проговорила: "Пойдемъ" и пошла впередъ. Отойдя немного, она обернулась и спросила:

 -- Это кто-же такая?

 -- А это одна изъ бѣдныхъ Винчгауэрскихъ наймичекъ. Идетъ она теперь въ Цвизельштейнъ къ хозяевамъ "Ягненка". Я похоронилъ мою мать, и вотъ мнѣ нужно было побывать въ Винчгау (мать-то моя оттуда) насчетъ наслѣдства... Ну, дорога-то намъ вышла одна -- я и пригласилъ дѣвушку идти вмѣстѣ.

 Іосифъ замолчалъ, полагая, что и такого отвѣта достаточно для нея.

 -- Мать умерла?.. Ахъ, бѣдный ты, бѣдный! воскликнула Валли жалостливо.

 -- Да, тяжелъ былъ этотъ ударъ для меня! произнесъ Іосифъ, какъ видно глубоко опечаленный, и вздохнулъ:-- бѣдная, добрая моя матушка!...

 Валли увидѣла, что ему тяжело говорить объ этомъ, и умолкла, не проронивъ ни одного слова, пока они не вошли въ хижинку.

 -- Н-ну, экое жалкое гнѣздо! воскликнулъ Іосифъ, переступивъ порогъ и стукнувшись головой, хотя онъ порядкомъ таки и нагнулся.-- Чтобы втолкнуть родное свое дѣтище въ этакую собачью будку -- много, видно, нужно было протерпѣть... Ужъ навѣрно не даромъ -- а?...

 -- Почему ты такъ думаешь? не безъ горечи отвѣтила Валли и, развязавъ козочку, пустила ее въ уголъ. Приведя въ порядокъ свою соломенную постель, она, съ помощью Іосифа, уложила на нее незнакомую ей дѣвушку... При этомъ руки ея задрожали.

 -- Почему? Да потому, заговорилъ какъ-то безпечно Іосифъ,-- что вѣдь кому-же неизвѣстно, что ты вся въ отца уродилась, такая-же необузданная, какъ и онъ?.. Вонъ ты Викентія Гелльнера чуть не укокошила, потомъ, разозлясь, подпалила сѣновалъ отцовскій... Н-да, ежели ты начала такъ -- ну, значитъ, пойдешь далеко!...

 -- Ну, а тебѣ извѣстно, за что-же это я Викентія ударила и зачѣмъ сѣновалъ подпалила? спросила Валли дрожащимъ голосомъ.-- Знаешь, почему я тутъ -- въ этой собачьей будкѣ, какъ ты сказалъ -- знаешь?...

 И она руками переломила подъ колѣномъ толстый, крѣпкій сукъ, который съ трескомъ разщепился. Такой силѣ дѣвушки Іосифъ не могъ не надивиться.

 -- Не знаю, отвѣтилъ онъ и прибавилъ:-- гдѣ-жъ все знать?..

 -- А коли не знаешь, такъ молчи лучше! проворчала Валли и стала раздувать огонь на очагѣ, чтобы согрѣть молоко для гостьи-незнакомки.

 -- Ну, такъ разскажи мнѣ, ежели ты полагаешь, что я несправедливо говорю.

 Громкимъ и горькимъ смѣхомъ разсмѣялась тутъ она, что всегда случалось съ нею, если ей не хотѣлось обнаруживать, что сердце ея обливается кровью.

 -- Разсказать тебѣ -- тебѣ?.. воскликнула Валли.-- Да, ты именно тотъ, кому можно это разсказать!...

 Она какъ-то нервически быстро вымыла котелокъ, налила въ него молока и повѣсила эту посудину надъ очагомъ.

 Іосифъ не подмѣтилъ въ этихъ рѣзкихъ словахъ накипѣвшаго горя и, подумавъ, что она насмѣхается надъ нимъ, сердито отъ нея отвернулся.

 -- Съ тобой и слова нельзя сказать... Люди-то правду говорили!..

 Оставивъ Валли въ покоѣ, онъ обратилъ теперь все свое вниманіе на свою спутницу.

 Валли тоже умолкла, но, хлопоча по хозяйству, двигаясь туда и сюда, изподтишка посматривала на Іосифа, фигура котораго вся была освѣщена красноватымъ племенемъ горѣвшаго на очагѣ валежника. Онъ сидѣлъ на скамейкѣ неподалеку отъ соломенной постели. Валли видѣла его глаза, въ которыхъ отражался мерцающій огонь очага, и ей казалось, что это два уголька: они то ярко вспыхивали, то темнѣли, причемъ прекрасное, строго-спокойное лицо охотника также свѣтлѣло, точно улыбалось, или -- вдругъ становилось темнымъ, мрачнымъ.

 И ей внезапно вспомнился сонъ первой ночи, проведенной ею тутъ, на вершинѣ.

 -- О, еслибъ "блаженныя дѣвы" увидѣли его вотъ такимъ -- да онѣ живо-бы сейчасъ разстаяли, какъ снѣгъ отъ огня!...

 Навѣрно Валли подумала такъ, потому что въ головѣ ея мелькнуло, что она сама могла-бы оторвать глаза отъ него только тогда, когда ни одной капельки крови въ тѣлѣ не останется, какъ это говорится о сердцѣ. И дѣйствительно, когда она отвела отъ него глаза -- изъ нихъ упали двѣ горячія капли -- не крови, конечно, но тѣмъ не менѣе ей было очень больно.

 Тутъ незнакомая дѣвушка очнулась и, удивившись, спросила:

 -- Что это? Гдѣ-жъ это мы?

 -- Ничего, Афра, будь спокойна, проговорилъ Іосифъ,-- вѣдь тебя, слушай-ка, молнія чуть не пришибла, а вотъ теперь мы съ тобой въ хижинкѣ Штроммингеровой Валли.

 -- Боже мой! Мы у Валли... Орелъ-дѣвки!? произнесла дѣвушка въ испугѣ.