Орел-Девка

 Послѣ долгаго пребыванія въ полурабской подчиненности, Валли ощущала теперь прелесть власти -- и это ее пьянило, какъ горячитъ кровь и туманитъ голову вино, жадно выпитое человѣкомъ, уставшимъ до изнеможенія.

 Очутившись на дворѣ, она увидѣла работницъ и батраковъ, нанятыхъ Викентіемъ, и среди ихъ самого Викентія. Викентій сталъ худощавѣе и какъ-то пожелтѣлъ; на затылкѣ его бѣлѣлъ шрамъ, потому что на этомъ мѣстѣ зажившую рану не прикрывали густые черные волосы; пятно это похоже было на тонзуру, а глубоковпавшіе глаза горѣли какъ у волка, выслѣживающаго добычу и притаившагося за камнемъ.

 Валли остановилась и спросила:

 -- Съ чѣмъ вы?

 Старшая изъ работницъ, которая прежде особенно была груба съ нею, теперь приблизилась къ ней какъ-то робко, почти раболѣпно, и сказала:

 -- Пришли мы узнать, не выгонишь-ли ты насъ за то, что мы такъ злы къ тебѣ были, когда Штроммингеръ былъ живъ? Конечно, ты и сама знаешь, что ослушаться его мы не могли, а потому и поступали такъ...

 -- Что-жъ, свое дѣло вы исполняли, заговорила Валли спокойно,-- дѣлали, что вамъ приказано было. Я никому не откажу, если только не увижу въ комъ нибудь безсовѣстности или нерадѣнія, и попрошу васъ не дѣлать мнѣ такихъ низкихъ поклоновъ... Не люблю я этого! А теперь идите каждый по своему дѣлу: я посмотрю ка васъ, каковы вы на работѣ. Такъ-то лучше будетъ, чѣмъ по пустякамъ кривляться.

 Рабочій людъ разошелся. Викентій не уходилъ; онъ стоялъ, устремивъ глаза на дѣвушку. Теперь Валли обратилась къ нему и, поднявъ руку по направленію къ его лицу, сказала:

 -- Одного только выгоняю я изъ дома своего и съ земли своей -- это тебя, Викентій!

 -- Валли! какъ? И это мнѣ награда за все, все, что сдѣлалъ я для отца твоего?! воскликнулъ Викентій.

 -- Когда отецъ заболѣлъ, ты помогалъ ему -- и за это ты будешь вознагражденъ: я дарю тебѣ поляны, которыя примыкаютъ къ твоей землѣ; это округлитъ твои владѣнья. Полагаю, что достаточно-хорошо расплатилась съ тобою за отца, а если тебѣ этого мало -- ну, скажи, что не доволенъ! Я не желаю быть должной тебѣ: требуй того или другаго, только уходи прочь... прочь, не показывайся мнѣ!...

 -- Нечего мнѣ требовать, мнѣ тебя только надо, Валли! Безъ тебя для меня все трынъ-трава, все!". Ты вотъ чуть не уходила меня, да и всегда относилась ты ко мнѣ дурно, а я, чортъ побери, не могу бросить тебя! Понимаешь -- ну, не могу! Ради тебя я на все готовъ рѣшиться, не задумаюсь надъ преступленьемъ, душу продамъ, а ты... ты желаешь отдѣлаться, отплатить мнѣ за все это какими-то полями!... Ужъ не думаешь-ли на этомъ и покончить со мной?... Да отдай ты мнѣ все, что есть у тебя изъ недвижимаго, все богатство предложи, дай въ придачу Эцталь -- и я на все это плюну, если ты сама ты не отдашься мнѣ!... Погляди-ка на меня -- вѣдь меня тоска изгрызла... Слушай, Валли, за одинъ поцалуй твой я-бы отдалъ все, что имѣю, и согласился-бы на всю жизнь нищимъ остаться, голодать! Ну, вотъ теперь и присылай ко мнѣ хорошаго счётчика, чтобы онъ еще разъ сосчиталъ да высчиталъ, сколькими гульденами и полянками хочешь ты расплатиться со мной!...

 И бросивъ на Валли взглядъ, преисполненный какой-то дикой, горькой насмѣшки, онъ повернулся и ушелъ.-- Валли была изумлена и даже испугана: такимъ она никогда еще и не видала его: Викентій открылъ передъ ней все безуміе любви, показалъ ей эту бездну, и два чувства -- отвращеніе и состраданіе -- взволновали ея сердце.

 -- Что такое во мнѣ особенное? разсуждала Валли:-- почему это всѣ они гоняются за мной?... Да, но одинъ только сторонится... Ахъ, а онъ единственный, котораго хотѣлось-бы видѣть около себя!.. И этотъ человѣкъ презираетъ меня... А если онъ уже женился?..

 Когда эта мысль мелькнула въ ея головѣ -- дыханіе сперлось въ груди: Валли вспомнила о незнакомой дѣвушкѣ, съ которою Іосифъ проходилъ чрезъ Гох-Іохъ.

 -- Нѣтъ, на ней-бы онъ не женился: вѣдь то была простая батрачка.

 Ну, какъ-бы то ни было, а должно-же это чѣмъ нибудь кончиться: Валли теперь дѣвушка богатая, живетъ она въ почетѣ и можетъ сама ближе познакомиться съ ними, сдѣлать первый шагъ... Но отъ одной этой мысли самолюбіе ея, какъ женщины, возмущалось; и такъ, дѣлать было нечего: приходилось ждать, ждать и ждать!