Она задыхалась и принуждена была отворить окно, чтобы подышать свѣжимъ воздухомъ. Ганзль, дремавшій на жерди, за окошкомъ, встрепенулся и, сонливо покачиваясь, пододвинулся къ ней.
-- О, Ганзль ты мой!.. воскликнула Валли, протянула къ нему руки и прижала его къ груди. Орелъ составлялъ теперь для нее все, другаго утѣшенія у нея не было въ мірѣ.
Чу!-- второй выстрѣлъ... На этотъ разъ явственно было слышно, что стрѣляли по направленію къ Цвизельштейну. Валли, выпустивъ Ганзля, схватилась руками за лѣвый бокъ, какъ будто пуля попала въ ея сердце. Чего-жъ она испугалась?... Трескъ ружейнаго выстрѣла какъ-то особенно ясно помогъ ей представить картину убійства... убійства, котораго она желала -- и вчера еще сама требовала. Валли, конечно, не могла не думать, что, быть можетъ, выстрѣлъ, только что услышанный ею, попалъ въ голову Іосифа -- и вотъ, въ первыя минуты, она почти обезумѣла, ощутили какую-то дикую радость:
Судоржно сжалось ея сердце; казалось, горячая кровь разомъ остановилась въ жилахъ,-- мгновеніе -- и сердце отошло, стало легче, кровь задвигалась по прежнему. Валли ощутила неудержимое стремленіе выбѣжать на воздухъ -- удостовѣриться, дома-ли Викентій, поболтать съ нимъ до зари, а главное-прямо ему сказать, что
Накинувъ платокъ, она пробралась на дворъ, а потомъ черезъ садъ и огородъ -- къ жилищу Викентія. Что онъ подумаетъ о ней и что станутъ другіе говорить, если узнаютъ объ этомъ?... Э, да стоитъ на это вниманіе обращать! Ну, пусть пойдутъ сплетни.... Ей-то какое дѣло до нихъ?...
Валли подкралась къ окошку Викентія (оно было освѣщено) и, заглянувъ подъ занавѣску, на половину опущенную, обомлѣла: въ комнаткѣ никого не было, свѣча сильно нагорѣла и чадила... Обойдя домъ, она остановилась у двери -- и замѣтивъ, что дверь не заперта, осторожно отворила ее и перешагнула порогъ. Все было тихо, словно въ домѣ всѣ перемерли; рабочій людъ спалъ, а Викентія нигдѣ не было. Валли, вся леденѣя, заглянула въ его спальню... Постель помята,-- значитъ, онъ лежалъ на ней, но потомъ всталъ; вонъ на стѣнкѣ праздничная его куртка и штаны, только будничнаго платья и шляпы нигдѣ не видно. Вернувшись въ переднюю горницу, она посмотрѣла на то мѣсто, гдѣ обыкновенно висѣло ружье -- и увидѣла тамъ только гвоздь.
Замерла Валли и, сама не зная какъ, выбралась изъ дому, но тутъ-же и опустилась на скамью, потому что ноги отказались ей повиноваться... "Что-жъ, можетъ быть, Викентій, желая какъ нибудь успокоиться, отправился на ночную охоту?... Что можетъ онъ сдѣлать Іосифу, когда тотъ спитъ себѣ гдѣ нибудь на мягкомъ пуховикѣ (она дрогнула при этомъ)?.. ну, а днемъ, когда всѣ были на ногахъ -- никто не посмѣлъ-бы тронуть его"...
Такъ старалась Валли утѣшить себя, но нечистая совѣсть нагнала на нее такой страхъ, что она невольно сложила руки и уткнулась въ нихъ лицомъ...
Ахъ, Валли, Валли, кто-же ты теперь? Передъ людьми ты опозорена, унижена; передъ Богомъ -- грѣшница, преступница!. И гдѣ столько воды найдется, чтобы совершенно смыть грѣхъ твой? А вонъ тамъ -- внизу -- грохочетъ Ахъ... Что-жъ, бурныя волны рѣки все смоютъ съ нея! Отбитъ только броситься -- и тогда конецъ всему: горе, преступленіе и сама жизнь, проведенная ею въ безпрерывной борьбѣ и въ вѣчныхъ страхахъ -- разомъ исчезнутъ, все пропадетъ... Вотъ оно -- спасеніе! Неужели Валли еще пощадитъ себя?.. Нѣтъ, надо разбить безполезный сосудъ, въ которомъ заключена душа -- она тамъ въ оковахъ томится, а для чего? Единственно для грѣховъ и всяческихъ страданій!..
Валли быстро поднялась со скамьи, но ноги не держали ее, и она опять опустилась на тоже мѣсто.-- Странно, неужели это растерзанное, полумертвое сердце было еще привязано къ жизни какою-то невидимою нитью?... А! ну, слава Богу, вотъ по лужайкѣ кто-то идетъ... Это -- Викентій. Надо переговорить съ нимъ непремѣнно теперь-же... можетъ быть, и дѣло можно еще поправить.
-- Святители-угодники! воскликнулъ Викентій, когда Валли приблизилась къ нему.-- Ты... ты это?!..