Орел и полумесяц (СИ)

…Поросшая густыми зелеными лесами и населенная дикарями, разукрашивающими лица и тела в синий цвет, Британия оказалась крепким орешком для римлян. Первое их вторжение туда прошло не очень удачно. Эти земли были для римлян совершенно незнакомыми и опасными, а варварская королева и пришедшая ей на помощь Зена создали им и их полководцу много хлопот. К тому же Цезарь оказался тогда втянутым в дела богов. Марс-Арес требовал от него уничтожить храм неведомому богу — Дахоку, называя того воплощением зла. Кернунн требовал перебить всех друидов, что было противно Юлию, чуждому напрасной, неоправданной жестокости. Друиды же в свою очередь досаждали ему и его людям своей магией и, что еще хуже, вдохновляли кельтов на борьбу против римских захватчиков. Случалось, что Цезарь в гневе уже собирался отдать приказ об их истреблении, но потом вспоминал о том, что среди друидов он видел девушек и мальчика лет семи. Тогда он останавливался, не желая прослыть убийцей детей. Нужно было найти другой способ остановить этих вредоносных жрецов, бороться ведь можно не только с помощью меча. Но не в этот раз, уж слишком докучала старая «подруга» Зена… Ну что же, первый блин всегда комом. Именно так философски и посчитал Юлий. Он пообещал себе учесть ошибки, допущенные во время этой кампании, чтобы не повторить их, когда он придет сюда вновь. Увы, провести новую кампанию суждено было не ему, а Антонию, пусть и напутствуемому им. Кроме того, Цезарь дал дополнительные указания Луцию Ворену, которому суждено было стать в этом походе правой рукой Марка.

Внушительный римский флот вновь плыл к таинственному острову. Ветер развевал паруса с четырьмя непонятными для варваров символами SPQR. Корабли, на которых в этот раз плыли римляне, больше подходили для высадки, чем в прошлый раз, поскольку были более широкими и более низкими для облегчения вытаскивания их на берег. Так как их предводители стали вампирами, ночь теперь превратилась для римлян в день. Днем Антоний, Ворен и Габриэль прятались в трюме от опасных для них лучей солнца. Но, к счастью для них, по мере приближения к острову дни становились все дождливее и туманнее. Тита Пулло, достойного друга Ворена, такая погода приводила в уныние, и он все время брюзжал, иногда бранясь и со своим однополчанином и обзывая его рыжим кровопийцей. Несмотря на то, что он находился у Ворена в подчинении и на то, что тот теперь был не совсем человеком, для них обоих на первом месте была их дружба, разрушавшая любые преграды между ними. Габриэль днем спала в трюме, а ночью выходила на палубу и, свесившись, смотрела на волны. Ветер развевал ее чудесные волосы, что делало вакханку еще прелестней. Часто случалось, что Антоний подкрадывался к ней сзади, обнимая за талию и требуя к себе внимания, но она отмахивалась от него.

— Жезл Юпитера! — возмущался Марк. — Для чего ты тогда обратила меня? Вещала что-то о семье, а теперь посылаешь в Плутонову жопу!

— Остынь, — криво улыбалась темная Габриэль. — Побудь один, это пойдет тебе на пользу. Подумай о кампании.

— Да думаю я, думаю о кампании и этих гребаных варварах! — не унимался друг Юлия, так мало на него похожий. — Но мысли о голоде что-то сильнее… Изголодался я, понимаешь, по женской ласке, да и по кровушке тоже…

— Кровь у тебя есть… — протянула, зевнув, Габби.

— Крысиная… фу! — скорчил рожу Антоний.

— Будь доволен тем, что имеешь и не мешай мне думать, — Габриэль сегодня была склонна к философии, что раздражило Антония еще сильней.

— И о чем же ты таком важном задумалась, скажи на милость? — с досадой спросил Марк.

— О Надежде, — искоса посмотрев на него, ответила Габби, — о том, что я ведь ее предала… родила, а не вырастила и вместо того пустила плавать в корзинке, словно котенка… А потом я ее предала уже иначе и убила.

— Ох, прости меня, я грубиян! — тут же расчувствовался Марк. — Не грусти, твоя дочь… ваша с Юлием дочь ведь снова живет, и мы ее скоро найдем. Скоро ты обнимешь ее!

— Спасибо, — тихо ответила Габби и на сей раз позволила римлянину обнять и поцеловать себя.

Но на сердце у вакханки было неспокойно. Какой она найдет свою дочь, и что если та не захочет знать ее? Оставил ли ее обитавший в ней демон? Нет, она не будет об этом думать, иначе сойдет с ума. Она позволит Антонию целовать и ласкать себя и в его объятиях ненадолго забудет обо всем.

Тем временем, туманный остров все приближался, и в один прекрасный день, вернее, вечер римляне высадились в месте, которое сам Цезарь с своих инструкциях указал Антонию и Ворену как лучшее место для высадки по сделанным им из результатов прошлой кампании выводам. На сей раз бритты не явились на своих колесницах препятствовать римлянам.

— Боятся, — презрительно проговорил Антоний, — увидели наши корабли и боязно стало.

— А может, просто хотят выиграть время, — сказал Луций Ворен.

Так оно и вышло. Как только римляне предприняли ночной марш вглубь материка, бритты, похожие на чертей из-за своей обычной боевой раскраски, напали на них.