Оренбургский владыка

Красноармеец приподнял «летучую мышь» выше, осветил пленного. Климов нашел в себе силы выпрямиться и, держась рукою за ствол яблоньки, растянул рот в улыбке:

– Давай, говорю, фонарь! А ты, братец, – сказал он второму конвоиру, – ты заряжай ружье.

Красноармеец, вытянув фонарь в руке, обернулся к чернобородому:

– Товарищ командир, можно?

– Отдай фонарь, раз господин беляк требует. В конце концов не винтовку же отдаешь. Пусть поспособствует нашему революционному делу, поможет расстрелять врага свободной России.

Из ночи, из глубины степи, вновь принесся легкий ветер, обдал людей запахом прелой травы, смешанным с духом травы молодой, горечью прошлогоднего чернобыльника и оренбургской полыни, которая, как известно, прели не поддается. Климов взял из рук конвоира фонарь и осветил себя.

– Только в фонарь не попадите, – предупредил чернобородый бойцов, – иначе начальник тыла уши пообрывает. А я добавлю.

– Ну, давайте, стреляйте, – прохрипел Климов, поднимая фонарь еще выше. Бледное измученное лицо его сейчас было хорошо видно. – Чего медлите, людоеды красные?

– Не нукай, – пробормотал чернобородый угрюмо, – мы не лошади.

Климов задрал голову, вглядываясь в небесный полог, поймал глазами одну звездочку, потом другую, через несколько секунд, вглядевшись, увидел, что все небо усеяно мелкими, тускловатыми звездами. Какая из них – его? Кадык на шее хорунжего заходил беспорядочно, в горле что-то захлюпало, и он, борясь с собою, прощаясь со звездами, поднес свободную руку к шее, стиснув горло.

Через несколько секунд ударил нестройный залп. Стреляли красноармейцы метко. Одна из пуль пробила Климову руку, которой он прижимал кадык, затем, разбрызгав кровь, просадила насквозь горло и, вильнув в сторону, застряла в яблоневом стволе. Вторая попала в грудь. Климов, продолжая держать в руке фонарь, не бросая его на землю – в хорунжем, даже умирающем, работал инстинкт дисциплины, – опустился на колени, качнулся в одну сторону, потом в другую и повалился на спину.

– Закопайте его здесь, под яблонями, – приказал чернобородый красноармейцам. – Он умер не самым худшим образом. Пусть спит спокойно.

Преследовали Дутова два отряда – Блюхера и Каширина. Кобозев куда-то исчез – видимо, отозвали в Москву.

У станицы Магнитной красные разведчики врубились в замыкающую дутовскую колонну и покрошили часть людей саблями. Атака была отбита, но человек двадцать Дутов в ней потерял. Под покровом быстро густеющей ночи он ушел в степь и бесследно растворился в ней. Утренние поиски ни к чему не привели – атаман со своим отрядом как сквозь землю провалился – ни людей, ни конского помета, ни следов телег, на которых везли штабное барахло, ни остатков костров.

Каширин только чесал пальцами затылок, да восклицал жалобно:

– Аэроплан бы сюда – мы бы живо этого толстомясого отыскали!

– Не убивайся, Иван Дмитриевич, – резонно успокаивал Каширина Блюхер, человеком он был вдумчивым, верил в то, что безвыходных положений не бывает – сам много раз попадал в тяжелейшие передряги и выходил из них целым и невредимым. – Дутова мы найдем и без аэроплана.

– Как, каким образом, Василий Константинович? Гадалку, что ли, призовем?

– Мы Дутова вычислим.

– Чего, чего, Василий Константинович?

– Вычислим, говорю. Высчитаем. Как приказчики перед тем, как продать товар, на бумажке высчитывают прибыль.

– А потери они не высчитывают?

– И потери высчитывают, – спокойно ответил Каширину Блюхер, отер ладонью свою крупную, наголо обритую голову.

С соображениями Блюхера Каширин не согласился, взял толстый карандаш и постучал по карте его торцом:

– Вот тут мы их и встретим, в этом месте… Здесь они будут переправляться через Гумбейку. У станицы Черниговской.

Своенравная небольшая Гумбейка то мелела, то, наоборот, набухала грозно, особенно после весенних дождей, сметая все на своем пути. Блюхер пробовал возразить – Дутову появляться у Черниговской не резон, он может перейти Гумбейку в любом другом месте – воды сейчас в реке столько, что ее запросто перепрыгивают вороны, но Каширин твердо стоял на своем.

Напрасно упрямый Каширин не послушался опытного Блюхера. Дутов совершенно беспрепятственно, открыто переправился через Гумбейку в другом месте – около станицы Назаринской, и запасся провиантом – никто ему не помешал. Блюхер, узнав об этом, лишь печально усмехнулся.

Свое Блюхер все-таки взял. Через шесть дней он настиг Дутова, когда тот с обозом, с ранеными, неповоротливый, отяжелевший, – вместе с дутовцами в Тургайские степи уходило много гражданских лиц, – плелся по степи. И окружил его. Нападение Блюхера было внезапным, растерялись даже бывалые фронтовики.

– Главное – эвакуировать раненых, – прокричал атаман Акулинину. – Если их бросим – грош нам цена. Казаки перестанут нам верить, – Дутов порывисто шагнул к товарищу, – давай, Иван, обнимемся. Вдруг больше не свидимся?