Орест и сын

Возня вокруг его персоны начинала раздражать. «Интересно, как Павел меня там рекомендует? Наверное, порядочным человеком. Говорит, что готов за меня поручиться. Судя по всему, его друзья могущественны. Если что, найдут способ вступиться. Этим нужна другая порядочность — в их смысле я порядочнее многих… Господи, какая глупость! — Орест Георгиевич думал в отчаянии. — Всё запуталось, связалось узлом — никому не под силу!» — последние слова он, кажется, произнес вслух.

— Кому и что не под силу? С кем это ты беседуешь, неофит? — голос Павла раздался с порога.

— Скажи уж лучше профан, — Орест отшутился вяло и вышел в коридор.

Из приоткрытой боковой двери спросили:

— Павлуша, это вы? — глуховатым голосом.

— Я, Алико Ивановна, — Оресту показалось, что Павел откликнулся с неохотой.

— Зайдите ко мне, — из-за двери продолжили настойчиво.

Павел Александрович застегнул пиджак на все пуговицы. Неожиданно для себя Орест Георгиевич последовал за ним.

Во всю длину комнаты на струне, натянутой под потолком, висел плотный темно-синий занавес, деливший ее так, что вдоль окон образовалось подобие коридора. Павел приподнял край, словно выходил на сцену.

За занавесом в глубоком кресле сидела древняя старуха. Она отвела глаза от экрана и, обращаясь к вошедшим, произнесла ясно:

— Мне очень нравится Брежнев.

Орест Георгиевич взглянул: транслировали очередное заседание. Человек, произносящий слова с большим трудом, стоял на возвышении.

— Помилуйте, Алико Ивановна, — Павел откликнулся весело и почтительно, — он же большевик!

— Зато очень красив, — старуха возразила спокойно. — А вы, Павлуша, при большевиках не жили.

— А при ком же?.. — начал Павел, удивленно ломая бровь, но она уже обращалась к Оресту.

— Садитесь, голубчик, прошу вас, — и, подняв пергаментный палец, указала место напротив. — Вы из каких же краев?

Орест Георгиевич не был уверен, что уловил суть вопроса:

— Я живу на Васильевском, — он ответил принужденно.

— Плохое место… Гиблое. Трудно дышать — преобладают западные ветры. Я там работала: в больнице Отта.

— Вы… — Орест Георгиевич напрягся, — были врачом?

— Ну что вы! — она ответила протяжно и надменно. — Мы не могли быть врачами. Только санитарами. Тридцать лет — после большевиков. Голубчик мой, — неожиданно она обернулась к Павлу, — распорядитесь, чтобы чай подали в гостиную. А вас я запомню, милый. Зайдите ко мне — после.

Оказавшись по другую сторону темно-синего занавеса, Орест Георгиевич почувствовал облегчение. Сцена из тягостного спектакля завершилась. Самое странное заключалось в том, что Павел действительно отдал распоряжение. Давешний юноша, выслушав заказ, отправился в кухню.

— Ну, считай, повинность отбыли, — Павел направился к двери, ведущей в другую комнату.

— Алико… — Орест Георгиевич произнес тихо, словно про себя. — Она… из грузин?

— Забирай выше! — Павел мотнул подбородком. — Еще из каких! Из князей.

— Чем-то похожа на мою мать…

Павел обернулся и посмотрел пристально.

— Не знаю, — Орест заторопился, словно оправдываясь. — Тоже очень худая…

Павел пожал плечами и хмыкнул неопределенно.

Поперек комнаты, в которую они вошли, тоже висел занавес, на этот раз бледно-лазоревый. Он был раздвинут: видимо, в честь гостей.

На диване, стоящем посередине комнаты, сидел человек. Орест Георгиевич отметил узкий нос с горбинкой, темные волосы. Впрочем, грузинская кровь в глаза не бросалась — ее смягчали среднерусские черты. Мужчина привстал навстречу и, пожимая протянутую руку, Орест ощутил ее цепкость.

— Курите? — хозяин придвинул резную сигаретницу и пепельницу в форме черепа, вырезанную из кокосового ореха. Орест Георгиевич поморщился. Хозяин поймал гримасу:

— Согласен. Мне тоже не слишком нравится — эдакое панибратство с вечностью. Однако в той африканской стране, где я жил довольно долго, вам могли подарить и настоящий — в память о вашем враге. Так что, как говорится, из двух зол!..

Орест Георгиевич покосился на Павла: «Видимо, и познакомились в Африке».

— А это… Тоже из жарких краев? — он потянулся к сигаретнице, сделанной из металла, но грубовато, будто у мастера не было подходящих инструментов. Воспользовался теми, что под рукой.

— Это… — хозяин помедлил. — Скорее, наоборот. Сувенир. Особый. Остался от отца… Это я к тому, что африканские украшения — мои. Могу дать исчерпывающий комментарий, а остальное… Тут уж я… — и развел руками.

— Там, в прихожей… Молодой человек… Ваш сын?

— Нет, — хозяин воздержался от объяснений.

— А Алико Ивановна?.. Ваша мама?

Хозяин покачал головой:

— Бабушка.

— Кто же за ней смотрит, когда все… на работе?

— Медсестра из поликлиники навещает — я плачу.

Орест Георгиевич представил себе: одна, в пустой квартире. «Так и умрет в кресле…»

— Алико Ивановна просила меня зайти. Если можно, я бы сейчас, — он обратился почти просительно.

— Сделайте одолжение, — хозяин взглянул на Павла.

Орест Георгиевич поднялся. Павел стоял, отвернувшись к книжным стеллажам.

В комнате старухи бормотал телевизор. Орест постучал в стену у края занавеса.

— Войдите.

Он услышал и приподнял тяжелый край.

— Вы один? — старуха заглядывала за его плечо.