Орест и сын

Неделю назад она затащила его в раздевалку, за сморщенные мешки, и передала разговор с Инной. Выходило, будто отец сам отдал мамину фотографию, потому что они — брат и сестра — не то двойняшки, не то близнецы, но Инну отдали чужим. В иных обстоятельствах от этих выдумок можно было бы отмахнуться, но теперь, когда в подвале что-то случилось, любая версия могла оказаться правдой.

Разговор в раздевалке был коротким, Ксения торопилась домой. Обдумывая ее рассказ, Чибис задавался разными вопросами. Сегодня он наконец решился: подошел после уроков, предложил проводить.

А еще ему хотелось поговорить о знаках. Поделиться своими догадками.

Они вышли из школы и двинулись вдоль канала. На подходе к площади дрожала незамерзающая полынья. Испарения поднимались к решетке, оседая белесыми хлопьями.

Чибис замедлил шаги и глянул вниз. Вода, стоявшая в полынье, казалась черной. От нее сочился гнилостный запах.

— Что ты хотел? — Ксения остановилась и поднесла варежку к губам. В глазах, глядящих на Чибиса, стояло уныние.

— Не знаю… — Чибис смотрел на варежку, отгоняя неприятную мысль: кажется, он сделал неверный выбор. Чтобы выступить против бабушки и одержать победу, новая мать должна быть другой.

Неприятная мысль мелькнула и погасла. Он отвел взгляд и обвинил себя в несправедливости: то, что предсказывали знаки, случится не завтра. Придет время, и эта девочка тоже станет сильной и смелой.

Он хотел свернуть к мосту, но Ксения пошла направо — к пешеходному переходу.

— Ты что, торопишься? — В голове клубились вопросы, он не знал, с чего начать.

— Вообще-то… Понимаешь, я обещала…

— Кому?

Они перешли площадь и встали на остановке.

— Соседке, — Ксения поежилась от ветра. — Раньше я ее видела, но так, — махнула рукой, — даже не здоровались, а вчера, в лифте… Попросила с ней съездить…

— Куда? — Чибис постучал ногой об ногу, сбивая снег.

— На кладбище. Говорит, одной несподручно, — Ксения подошла к кромке тротуара, высматривая автобус. — Понимаешь, она какая-то… не знаю. Жалкая… — она сморщилась. — И дети у нее умерли, мальчики.

— Я думал, мы с тобой… — Чибис пытался вспомнить, где и когда он слышал эту историю.

— А давай завтра.

Войдя в автобус, она обернулась и махнула рукой.

Дома Чибис отломил горбушку и пошел к себе. Он вспомнил сразу, едва Ксения уехала: про женщину, у которой умерли дети, говорила Инна — в тот раз, когда явилась к отцу и рассказала про потоп. Сказала, что это несправедливо: та женщина получила трехкомнатную квартиру, как будто ее дети не умерли. «Странно… Неужели та самая?..»

В отцовской комнате били часы. Чибис жевал и считал удары, пока не сбился.

«Все умрут, а ваша красота останется… На радость будущим поколениям», — эту фразу произнес Павел, а потом явилась Светлана, и разговор перешел на старика с картофельной бородавкой. В тот раз Ксении с ними не было.

Тетя Лиля — он вспомнил, как зовут женщину, которую Ксения назвала жалкой.

А еще они говорили о параллельных прямых, и Павел сказал, что существуют плоскости, которые никогда не пересекаются…

Чибис оглядел комнату. Стены клонились, словно становясь сводами. Он сморгнул, стараясь спрямить кривизну. Комната не слушалась. «Как же она сказала?.. — он пытался вспомнить Иннину фразу. Вспомнил: — Предпочитаю другую систему аксиом». А еще она сказала: эти плоскости обязательно пересекутся, но только потом, когда все умрут и никакой справедливости не будет…

В прихожей раздался звонок.

«Отец. Ключ что ли забыл?..»

Он встал и пошел к входной двери.

— Кто там?

— Я. Открывай.

Иннино лицо было бледным, как во сне. Сдерживая дыхание, он посторонился.

— Ты… один? — она прислушивалась.

Чибис кивнул.

— Пошли к тебе.

Кисти набухли, наливаясь пульсирующим жаром. Он спрятал руки за спину.

— Со мной случилось странное. Там, — Инна махнула рукой, — есть собор и ангелы. Стоят на ужасной высоте. Но мне удалось добраться. Они сидят у светильника, а я — на краю…

— На краю чего? — Чибис шевельнул кончиками пальцев.

— Крыши, — она уточнила раздраженно. — Эти ангелы… Подлые. Что-то там караулят, какую-то тайну… Здесь, — она повела рукой по стенам, — спрашивать некого: или не знают, или — врут. Так вот, они догадались, что я доберусь до верха и всё узнаю, и тогда — что-то совсем изменится…

Чибис молчал зачарованно. То, что она говорила, было безумием, но за ним, словно новое солнце, загоралась еще непонятная правда.

— Я стояла близко и видела: они испугались. А потом мне стало страшно, так страшно, что я хотела прыгнуть. Но они сами струсили и подменили меня собакой. Успели подменить. Но главное… Главное, это — никакая не собака. Человек. Я узнала по глазам: сначала мы шли за картошкой, а потом они принесли его в жертву…

Сон, который она рассказывала, становился всё яснее. Но, главное, в нем пересекались все параллельные прямые, словно своим рассказом она меняла систему аксиом.