Орган геноцида

– Я не такой, как они, – бросил я, кивая на офицеров Хинду-Индии. – Мы проходим процедуру, которая повышает в нас инстинкт самосохранения. Мы не отрезаем детям руки под видом всяких бессмысленных ритуалов.

– Все то же самое. Между нападением и защитой не такая большая разница. Грамматика геноцида регулирует функции мозга, связанные с совестью. Подавляет их, перенаправляет систему ценностей в определенном направлении. Это ничем не отличается от того, как вы запечатываете альтруизм, который, может, в вас даже сам по себе никуда не девается. Сдерживаются отдельные модули мозга. Просто вы добиваетесь этого эффекта через передовые технологии, а я – древней силой слова.

– Если ты пытаешься всякой научной болтовней убедить меня, что человеку по натуре свойственна доброта, то наш психолог мне уже все рассказал. Звучит как что-то сектантское, – с саркастической ухмылкой заметил я.

– Думаю, просто слово «совесть» не самое удачное, – на полном серьезе возразил Джон Пол. – Я подразумеваю под этим понятием баланс системы ценностей в мозге. Мозг обрабатывает требования и запросы, которые формируют различные модули, оценивает возможные риски и последствия. Совесть – результат оценки. В нашем сознании сталкивается огромное число ценностей, и чистая совесть балансирует на тонкой грани между ними. Ослабление отдельных модулей приводит к тому, что силы уравновешиваются немного иначе. Грамматика геноцида блокирует крошечную функциональную область мозга. И в результате общество скатывается в лихорадочное состояние, а на поверхность вылезает то, что сидело глубоко в подсознании: массовая резня. То же самое, что частичное подавление совести, которое вам перед миссией навязывают через процедуры и консультации.

Эти, из Хинду-Индии, поддались на колдовство Джона Пола и пропахали борозду на убийственном поле. Так же и мы выстроили башню из детских трупов с помощью медицинской процедуры, которую провели заключившие контракт с американским военным ведомством врачи.

Я не нашелся, что возразить.

Но… В отличие от той встречи в Праге, на этот раз я чувствовал в голосе Джона Пола возбуждение. Может, у загнанного в угол чудовища развязался язык? Джон Пол много болтал. Кажется, даже наслаждался процессом. Может быть, таким образом он пытался скрыть волнение, но все-таки больно он жизнерадостный. При этом я не чувствовал в нем истерического экстаза, столь характерного для эйфории, вызванной страхом. Он сохранял странное спокойствие.

И вдруг до меня дошло.

– У тебя в правительстве информатор.

Кажется, резкая смена темы немного сбила его с толку:

– Откуда вдруг такой вопрос?

– Мне все время не давало покоя, как тебе раз за разом удавалось уходить от нас прямо из-под носа? О планах, связанных с тобой, знало очень мало людей. Это либо кто-то из нашего отряда, либо кто-то сверху.

– И?

– И ты сказал, что пользовался мощностями АНБ, чтобы найти в стране наиболее уязвимую для грамматического поражения позицию. Ладно бы когда ты работал над исследовательским проектом, но сейчас-то? Как тебе удавалось занять в другой стране такие должности? Выходит, у тебя есть приятели на самой верхушке. Или даже союзники.

Джон Пол кивнул:

– Гм. Не уверен, насколько справедливы твои выводы, но, думаю, если и была утечка, то высшие чины давно это поняли.

– Что ты имеешь в виду?

– Каждый раз, когда у вас не получалось меня убить, число подозреваемых информаторов, по идее, должно было уменьшаться. Я даже подозреваю, что первичной целью ваших миссий была не моя ликвидация, а обнаружение утечки. Поэтому, к сожалению, что бы ни произошло дальше, союзника, как ты его назвал, я, видимо, лишился. Судя по всему, мое путешествие заканчивается.

– Егерь-1! – вдруг прозвучало у меня в ухе. – Срочно в третий вагон.

Меня вызывал Уильямс. Я бросил на Джона Пола последний взгляд и ушел.

– Мы отойдем, – объявил мой приятель остальным бойцам и повел меня еще дальше, в вагон с пассажирами. Индусы вытаращились на вооруженных иностранцев в бронежилетах.

– Что случилось? – спросил я Уильямса.

– Один из пассажиров сказал, что за нами что-то летит. Кажись, вертолет.

– Его видно?

– Из наших вагонов – нет. Так что пошли в жопу состава.

Мы прошли несколько вагонов и наконец оказались в последнем. Индусы сгрудились вокруг нас и на что-то показывали. Мы отвечали универсальным жестом, то есть кивали, что, да, мы в курсе ситуации, и поспешили выбраться на заднюю подножку поезда. Встревоженно подняли глаза, и мальчишка, который сидел, болтая ногами, на крыше, указал вдаль и крикнул что-то непонятное.

Я перевел взглянул в синее небо над уходящими вдаль рельсами.

– Видишь что-нибудь?

– Не-а.

Я надел боевые очки. В дополненной реальности картинка стабилизировалась.

Над самым горизонтом висела черная точка. Вертолет. Он летел низко, над самыми рельсами. И приближался до дрожи стремительно.

– Китайский, – прокомментировал Уильямс.